приближением к открытому на проветривание окну, продолжал кричать, чтобы никто не забывал о его присутствии, но хлопок автомобильной дверью, всё за тем же окном, взбодрил спящее любопытство Филиппа и поднял его с уже тёплой кровати к окну. Странные люди вышли из чёрной машины, спокойно направляясь к углу дома. Кто они? На часах двенадцать ночи, что они тут делают? Кто их сюда привёз и зачем? Он слышит птичье пение, или это люди в соседней комнате? Сегодня Филипп один в квартире. Неизвестную женскую фигуру отбросила в темноту проезжающая под окном машина моющая дорогу.
– Эй!
– Что?
– Что это?
Точно такая же гудящая машина с баком воды стояла перед Владиславом и Филиппом, медленно умирая под живой графитовой плесенью и снегом.
– Знаешь, в одно и тоже время, по ночам, под моим окном проезжала машина и поливала дорогу, ну, типа, мусор всякий смывала, да и просто, наверное, мыла асфальт. Сколько себя помню, она ещё ни разу не опаздывала…
Такой термин как "груда металла" к этой машине Филипп использовать боялся, ведь наделённая разумом парня и его отдельно выделенным местом в воспоминаниях автомобиль выделялся на всём общем фоне бесполезных и бесчувственных вещей. Водитель обычного средства передвижения просто делал свою работу в ночную смену, даже и не зная о существовании бессонного мальчика за окном, который раз за разом выскакивал из своей тёплой и уютной постели, просто чтобы на пару секунд взглянуть на подаривший ему многие чувства образ. Такие вещи он очень ценил и очень боялся потерять из своей жизни – маленькие яркие ленточки с самыми запоминающимися кадрами его бессмысленного бытия привязывали его к земле, возвращая в обычный людской мир, откуда он так пытался сбежать. А теперь этот автомобиль обезличен и хладнокровно убит буквально ничем. Ничто поглотило не только сам факт существования предмета, ни его материальную форму, в само воспоминание о нём.
– Эй!
– Что?
– Что это?
Филипп отпустил болтающийся кусок ткани и взглянул на призрака:
– Не знаю…
Отражение двух потерянных душ исчезли с блестящей, но грязной цистерны в никуда, оставив на острых чёрных камнях свою часть привязанности. Свою часть воспоминаний. Такие треугольные осколки уже больше не собирались в единую часть чего-то большего и разумного, вовсе нет. Они оставались жалобно разлагаться на мельчайшие крупицы действий и явлений без единого шанса на восстановление в прежнюю форму и на принятие верной формулировки. Направляющиеся вверх чёрные матовые камни вырастали из земли, плесени и снега, создавая вокруг себя свой мир. Родной мир. Такой, каким они его всегда помнят: тёмный, жуткий, грубый. Еле видимые белые кристаллики осыпались с них после каждого громкого шага перед ними и исчезали в белом снегу, где их больше никогда никто не найдёт. Иные графитовые стержни, порождённые живой и бесстрашной тьмой, вытесняли собой самые обычные не скрытые под толстым слоем снега кирпичи и камни. Кажется, они были такой идеальной формы, что лишь при одном взгляде можно было увидеть правильную геометрическую фигуру с идеально правильными гранями.
Прохладный дрожащий воздух подступал к шее даже через плотно закрытую куртку, и, тая на жарком от волнения участке, распадался на примитивные вздрагивания и ощущение присутствия постороннего человека неподалёку. В таких обстоятельствах, имея со всех четырёх сторон непроглядную чёрную материю выход чего угодно можно предоставлять себе бесконечно долго, и также сильно бояться непредвиденных встреч с таким же непредвиденным финалом для обоих. Но, кажется, на несколько километров пустоты ни единой души со своими тайными намерениями. И снег стал заменой щекочущей ноги вечно зелёной траве, а дым подмял под себя некогда величественное голубое царство, а царя, огненного гиганта – убил, отправив в безгранную матовую бездну истерзанных и измученных до беспамятства ночей.
А кровавый ручей всё не прекращался. Тонкая нить крови тащилась от самого водопада куда-то вдаль, куда полный ярости Владислав идёт чуть быстрее обычного.
Маленькие белые звёздочки прыгали с капли на каплю, превращая алый в ярко-красный. Они пытались не отставать ни на шаг от быстро идущих ребят, минуя большие лужи крови, которые их останавливают.
На большом обломке мраморной плиты как солнце в пасмурную погоду висел ярко-жёлтый стикер. Маленький квадратный листочек, приклеенный кем-то на камень, что вызывало немало вопросов, схватился за затуманенные и пустые головы парней так крепко, что сумел привлечь к себе всё их внимание за доли секунды.
– Pluvia… Что это?
– Не знаю, на английский не похоже… Знаю только, что уже видел такой же. Неподалёку от нашего привала, на плесени, висел точно такой же стикер, но я не прочитал что на нём.
– Думаешь…
– Дело рук репрессивной полиции, я полагаю. Давай-ка уберёмся отсюда, у меня уже ботинки промокают, а бедолага с прострелянным плечом нас ждать, судя по всему, не собирается.
Слово было написано обычной чёрной ручкой, но, что сказать можно точно, так это время написания уже давно было за их спинами, за невидимым контуром ясного горизонта.
Следующий кусочек с точно таким же неизвестным посланием был приклеен уже на разросшуюся по старому ржавому автомобилю чёрную графитовую плесень: Двадцать, двадцать восемь, четырнадцать, один. Чтобы это могло значить?
Помимо разных загадок голову не покидал странный и довольно-таки громкий гул где-то очень далеко. Настолько, что лишь часть этого звука добиралась до ушей, но его чёткость и хорошая различимость не давала покоя всю дорогу, будто крепко впиваясь во внутренние каналы, он разрушал все попытки отвернуться от острых невидимых волн. Рассечённый кусок незримого гула пропускал через себя бьющиеся об стекло металлические палочки, обычно висящие над дверьми в каких-нибудь цветочных магазинчиках. Звон подобно стреле выпущенной из лука, в отличии от всего шума, стремился и попадал чётко в середину, разбивая ушную раковину, кажется, до вязкой алой крови. Кожаные ремни противогаза, насквозь пропитанные водой, грязью и сажей краснели вместе с воротником относительно чистой куртки.
Стекло захрустело вместе с рассыпанным на дороге чёрным песком, создавая неприятное ощущение битых и постоянно останавливающихся на месте мыслей в маленьком прозрачном пространстве. Лёгкий подъём одной ноги за другой сопровождался маленьким разрушением отражающего все темнейшие тайны микро-мира по ту сторону. Дорогая скрипка преследовала одиноких людей, и, прячась за ними, подталкивала забредшие души в сторону правильной, как ей казалось, дороги с правильной целью.
Филипп оступился, прыгая с камня на камень, и обеими ногами увяз в большой луже грязи, где среди маленьких бетонных обломков и плотного слоя пепла, в открытой чёрной бездне, он
