— Ей не хватает уверенности. И у нее совершенно нет тщеславия. Странно, для танцора, но факт. Она оценивает свои возможности объективно.
— Спасибо за информацию. И на счет поединка.
— В нем больше нет смысла, — согласился Ронхарский, а после небольшой паузы добавил. — Она хорошая женщина. Не знаю, что заставило ее так поступить, но душа у нее чистая. И просто для сведения. После того, как ты ушел, она едва не сошла с ума от горя.
Харви поджал губы, а его сердце тревожно сжалось. Любовь правящего — яд, проклятье. Таким, как он, любить вообще нельзя, ведь там, где власть, всегда будут интриги, всегда будет необходимость изворачиваться, а, порой, причинять боль тем, кого любишь, чтобы защитить их.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Я ей задолжал.
Фетрой кивнул и стремительно покинул квартиру балетмейстера. Надежда на невиновность Флер обрастала доказательствами, но вопросов, увы, меньше не становилось. Больше всего ему сейчас хотелось полететь в больницу и поговорить с ней, все объяснить, поцеловать и сказать, что защитит от любых бед. Но пока он не разберется в причинах, заставивших ее поступить так, как она поступила, фетрой к ней и близко не подойдет.
Следующий пункт назначения — третий дистрикт. Тильда Льюби — единственная, кто в этой истории сможет пролить свет на произошедшее. И фет Дорский прав — сегодня доверять нельзя никому. Неизвестно, как много человек замешаны в интригах Зейды и его братьев.
* * *
Я проснулась, когда лик Венеры уже стирался рассветными лучами и скорее угадывался, чем был заметен. Потянулась и с этим сладостным действием на меня набросились воспоминания: приказ Зейды, как я предала Харви, как Тан воспринял новость о дедушке, как Григорий… о, это отдельная тема. Его с моим кишечником в руках я даже вспоминать не хочу, хотя вряд ли когда смогу забыть. Этот кадр въелся в мою память несмываемым пятном. Прочно и безнадежно.
— Привет, болезная! — раздалось с порога. Помяни, он и прискачет… Хотя, судя по всему, я лежала в коконе, а после того, как истлеет последний слой, дежурный врач получает об этом уведомление. Слабость, вялость, хочется пить, но в целом, чувствую себя лучше, чем заслуживаю.
— Спасибо. Наверное, — решила поскорее закончить с формальностями и протянула руку с катетером, чтоб его сняли.
— Не так быстро, лягушонок. Опять желаешь прыг с койки и поскакать? Нет-нет, наскакалась уже! Что тебе говорил фет Григорий?
— А давайте без нотаций? — обреченно протянула я, понимая, что нотации все равно будут.
— А давайте без давайте! Сижу я, значит, заполняю журнал, домой собираюсь, к своему ненаглядному. Вечер у нас, между прочим, романтический намечался. И твой кишечник в нашей программе не значился. Тут Лоби звонит. Григорий, бросай все, ужас-кошмар, печаль-беда, взрыв, трах-бабах, кишки-перитонит. Знаешь, о чем я подумал?
Приподняла бровь, потому что проще угадать, о чем думает фет Дорский, чем Григорий. У этого мужика мозг вообще как-то по-особенному устроен.
— О том, что накрылся ваш ужин задницей аркха?
— О том, что давка в крематории и, быть может, мне лучше просто вниз спуститься и в очередь тебя поставить, чем бегать вокруг стола с твоими кишками и пытаться сделать все, как было.
— Но ведь сделали! — какая-то слабая попытка благодарности, но и доктор не ахти как вежливо со мной разговаривал.
— Только благодаря крови фетройской и сделал.
Я обомлела.
— Какой такой… фетройской крови?
— Ну как же? Оседлал я тебя, мчимся с ветерком до операционной, — он резко нажал на мой живот, в то место, где прежде, предположительно жил аппендицит, и я вскрикнула. — Да ладно тебе. Я ж не на честь твою покушаюсь, красавица. Еще разок и оп! Все, шикарно. Полежи. Заказываю, значит, я кровь для тебя, а не дают! И через несколько минут амбал твой пакет тепленькой приносит. Откуда, спрашивается?
— Мне почем знать? У себя, быть может, откачал?
— Точно болезная, — во время разговора Григорий худыми пальцами щелкал по сенсорным панелям разных аппаратов, проверяя состояние моего организма.
— Так ведь нельзя так быстро кровь доставить. Где фетрой, а где я.
— А где рука фета Сайонелла. Вот где? Видала, как он умеет? Вот есть рука, а вот и нет руки!
Он как-то странно вытянул руку вперед, а затем потянул на себя.
— Я лично из воздушных карманов ничего доставать не умею. А он — умеет. Два дня назад почки надо было пациенту одному. Ребенку. А у нас, как назло, закончились! Ну, все, думаю, секир башка. Туши свет. Долго он без почек пролежит? Нет, ну пролежит-то долго, что ему, трупу-то не лежать. Не убежит чай, но хотелось, чтобы пожил еще малец. Заказали, но подходящие оставались только в двадцатом районе. А это путь не близкий. Часа три-четыре, даже по верхнему коридору. Кровь фонтаном, показатели скачут, стазис трещит по швам — он с искрой рассеивателя. Дело ясное, что дело темное. И тут фет Сайонелл узнал о таком деле, сказал — ун момент! Расспросил тщательно, где, что и как находится, а затем сунул руку куда-то в пустоту и вуаля! Получите — распишитесь. Нет, мы, конечно, потом по полной за такое самоуправство получили и даже расписались, что больше так не будем, а фет Сайонелл еще за больницу и штраф огромный заплатил. Но суть в том, что малец сейчас живет. Почки были там, а стали тут. И на все про все — десять секунд. Так что, достать из воздуха пакет крови для него раз плюнуть и даже растирать не надо. Эх, — как-то грустно вздохнул он, глядя в пустоту. — Так, о чем это мы?
— О том, что надо меня освобождать из этих проводов!
— Да. Об этом. Еще часик полежишь, вот эта штуковина докапает, — Григорий как-то странно на нее посмотрел. — А что это вообще за штуковина такая? Эрна!
Эрна прибежала на рев доктора через десять секунд. Спринт отразился на ее лице красными пятнами. Она тяжело дышала:
— Что? Что случилось, ей хуже?
— Пришла в себя. Это что за дребедень? — он указал планшетом на висевший на капельнице небольшой пакетик.
— Так это… это седативный препарат, для… ну… фета Мирианская распорядилась.
— Вот оно что. Ну, в общем, докапает эта штуковина и пойдем. Остальное свистни парням, пусть увезут. Все. Пока, красавица. Надеюсь, больше никогда не встретимся. Ну, чтобы так. Ты снизу, а я сверху. Не то, чтобы я предпочитаю, когда женщина сверху, просто…
— Григорий. А вас, наверное, другие пациенты ждут?
— Да. Точно. В общем, бывай. Не взрывайся больше.
— Спасибо вам! — крикнула вслед, но мне, не поворачиваясь, лишь ручкой помахали.
Исчез он так же стремительно, словно и не было этого странного хирургического вихря. Пусть мужик и с причудой, но он мне все же жизнь спас.
Когда странный пакет докапал, я самостоятельно избавилась от катетера. Все же, такие манипуляции я сотнями уже делала, а тревожить персонал не хотелось. У них и поважнее дела найдутся. Приняла душ — на пятидесятом этаже в каждой палате имеется отдельный, причесалась, оценила в зеркале серо-зеленый оттенок лица, затем рассмотрела тонкую белую ниточку шрама, которую при желании можно будет и вовсе убрать и вздохнула. А потом плечи как-то сами опустились, ведь на них легла тяжесть воспоминаний. То, как я поступила с Максом и Харви. Чувствовала себя последней дрянью! Решила, что обязательно объяснюсь с фетом Ронхарским. Извинюсь перед ним. А с Харви… Нас больше нет. И это нужно принять. Не знаю, как унять боль и пустоту в сердце, но… Хотя, почему? Фет Сайонелл наверняка сможет хоть немного поднять мне настроение! У него на все случаи жизни есть подсказки. А, может, он и сам поймет, что все это я сделала не по доброй воле? Рассказать я не могу из-за приказа, но ведь он проницательный. Настолько, что порой кажется, одна из его искр — чтение мыслей.
Тана и Альби не было, что не удивительно — в такое время они должны быть на уроках. Я отписалась им, что пришла в себя, все хорошо, можно не волноваться, но ответа не получила. Странно.
