Дрожащей рукой я отвела от его лба русые волосы и спросила:
– Как именно солгать?
Он моргнул, и я поняла, что проваливаясь в зеленые омуты, снова забыла дышать.
– Солгите, что будь у меня время, однажды вы бы посмотрели на меня так же … – Дмитрий замолчал, рукой коснулся моей щеки и закончил: – так же, как вы смотрите на Алекса.
Невозможно. Невозможно лгать, глядя в эти глаза.
–Я … – кашель спас меня от ответа.
Царевич улыбнулся, закрыл веки, и я солгала:
– Да. Однажды я бы посмотрела так.
Он уснул, провалился в забытье. Я давилась кашлем, чтобы, дергаясь, не разбудить его, но всё равно кашляла. В купе заглянул медик, нащупал пульс на руке Дмитрия и, дождавшись его недовольного окрика, ушел, оставив нас двоих.
«Умирать, так в хорошей компании…» Забавно, ведь так же совсем недавно думала я сама.
Царевич прошептал в полубреде:
– Ожидание прекрасно, Алиса. Я буду ждать тебя там, в бездонной норе. Скажи, ты придешь?
– Да, ваше высочество. Я приду.
На губах его появилась улыбка.
– Ты снова лжешь, мой ангел. Но я всё равно буду ждать.
Я смотрела в его лицо, считая его дыхание, сбиваясь и проваливаясь в сон. Дмитрий спал беспокойно, просил пить, и, просыпаясь, я смачивала его губы влажной салфеткой, как наказал медик. Сложно сказать, как долго мы ехали, но когда к нам вошел Одоевский, уже остановился состав.
Наше путешествие, наконец, подошло к концу. Мы вернулись в Петербург. Живые. Пока еще живые. Все.
В купе вошли несколько мужчин, и Дмитрия осторожно переложили на носилки. Он открыл глаза и скривился, заметив хмурые лица вокруг.
– Я пойду сам! – зло бросил он.
– Нет, – отрезал Одоевский.
Царевич дернул уголком рта:
– Где Алиса?
– Здесь, – князь, повернувшись ко мне, сказал: – Вы едете с нами, Мария Михайловна.
Моё согласие не требовалось, но я зачем-то кивнула:
– Хорошо.
Я попыталась встать, но ноги так затекли, что я не устояла и, придерживаясь за маленький столик, упала обратно на жесткий диван.
– Пять минут, – бросил мне Одоевский.
Ну что ж, хоть так.
– Я буду ждать… – повторил Дмитрий.
Я осталась в купе одна и, откашлявшись, быстро и грубо размяла ноги от бедер и до икр. Вторая попытка принять вертикальное положение оказалась не в пример успешнее первой – у меня получилось.
Солнце светило в окно, яркое голубое почти летнее небо смеялось над нами. Довольно тоски, смерть по пятам бродит за всеми нами, пока мы живы!
Мне стало зябко, вероятно, опять возвращался жар. Я набросила на плечи накидку и, приглядевшись, увидела ожидающий на платформе автомобиль. Охрана аккуратно теснила редких людей в стороны. Всё верно, мы чуть в стороне ото всех, на самых дальних путях.
Я вышла в коридор и нос к носу столкнулась с Анастасией Алексеевной.
– Есть ли … надежда? – тихо спросила я её.
Она вгляделась в мое лицо и сказала:
– Может быть, если мы обе станем молить господа о чуде, оно всё же произойдет.
Я закрыла веки, принимая честный ответ.
– Я нашла вам двадцать копеек.
Невероятная женщина. Посмотрев на неё, я коснулась её локтя и чуть сжала, благодаря, ободряя, понимая.
– Мне велено ехать со всеми.
– Да, я знаю, – она тяжело вздохнула.
– Но деньги возьму.
Княжна попыталась улыбнуться, не вышло. Горечь и скорбь … смешно не было никому из нас.
Она сунула руку в карман, извлекла оттуда монеты и протянула мне. Я забрала деньги и сжала их в кулаке. Княжна шагнула на ступень, вагоновожатый подал ей ладонь, помогая спуститься.
Я зажмурилась – солнечный зайчик прыгнул мне на нос, и опомнилась. Саквояж! Я шагнула обратно в коридор, и в этот миг чудовищный звук, оглушая, ослепляя, волной сбивая с ног, ударил по нам. Задрожал вагон, я упала на колени, ладонями зажимая уши. Звенели стекла, осколки водопадом сыпались на мостовую. Орали люди, кто-то стрелял, но я слышала всё это будто сквозь беруши из ваты.
Шатаясь, цепляясь за обшивку вагона, я поднялась и на негнущихся ногах прошла к выходу. Нет…
– Нет! – заорала я.
Анастасия Алексеевна лежала у самых ступеней вагона. Глаза закрыты, с коротких волос слетела шляпка. Я бросилась к ней, кто-то схватил меня за плечи, оттаскивая от женщины.
– Жива… успокойтесь, барышня! – крикнул мне в лицо вроде бы мужчина, я не поняла.
Я огляделась, оглядывая раскуроченную платформу. Кровь… Господи, сколько крови вокруг! И платье моё – такое же красное, как разлитая по мостовой живая краска. Меня начало колотить.
– Дмитрий… – прошептала я.
У автомобиля суетились люди, я прошла вперед и увидела Толстого, он с открытыми глазами уснул вечным сном. Шаг… мундир Одоевского, и только по нему это кровавое месиво можно опознать – князь закрыл собой носилки царевича. Мертвый медик. Его высочество… живой? Кровь в уголке рта.
«Ждать …» – то ли почудилось ли мне, то ли я действительно прочла это по губам.
– Не место для любопытства, дамочка! – гаркнули на меня. – Подите прочь!
Меня оттеснили, но я успела услышать, как склонившийся над Дмитрием мужчина сказал:
– Ушел.
Ушёл…
«Я буду ждать тебя, мой ангел».
Перед глазами плыло, я размазала соленые капли по щекам.
Его высочество просил зрелищной смерти. Она пришла.
Глава 15
Я попыталась вернуться к перрону, одетый в штатское мужчина больно схватил меня за локоть и вытолкнул в толпу зевак, за оцепление.
– Идите, куда шли! – зло бросил он. – Ваши услуги не нужны мертвецам, а нам вы не по карману.
Услуги? Какие услуги? Я сглотнула, мысли путались, снова в голове царил туман. Я шла куда-то вместе с толпой и оборачивалась. И прежде чем свернуть за угол здания, я успела увидеть, как у самого вагона стоит, поддерживаемая мужчинами Анастасия Алексеевна. На своих ногах стоит! Жива! Слава богу, жива!
Меня вынесло на привокзальную площадь, я сощурилась, напряженно вглядываясь в город вокруг. Всё таяло в солнечной дымке, холодный ветер играл с волосами и, жаля, касался обнаженных плеч. Я потеряла накидку и теперь стояла в алом шелковом платье среди людей. Одна, всё в той же бездонной норе.
– Куда едем, барышня? – громко гаркнули откуда-то сверху, а я вдруг поняла, что сжимаю в кулаке монеты так сильно, что уже не чувствую кисти.
Куда мне идти? У меня ведь даже ключа от Гороховой нет – саквояж остался в поезде.
В поезде.
Жар. Укол. «Не закрывайте глаз». Синяк на спине его высочества. Не вспоминать!
Я облизнула сухие губы и, отдав мужчине деньги, сказала:
– На … Мойку…
Как бы то ни было, княжна раздобыла мне денег для поездки на этот адрес. Так будем послушны! Я обещала. В конце концов, особняк Милевского ничем не хуже бездонной норы.
Я села, коляска двинулась. Невский проспект, угол Литейного, и мост через Фонтанку впереди.
«Ты снова лжешь, мой ангел».
Перед глазами плыло. Застывшие в мраморе львы, скаля клыки, срывались за мной с постаментов. Вонзая острые когти в камни мостовой, они догоняли коляску, а поравнявшись с нею, склоняли каменные холки к пыльной земле. Пронзительно орали двуглавые орлы на решетках, испуганно шелестели крыльями. Пачкая чугунные путы черной кровью, они раздирали оковы железного плена и будто вороны кружили над моей головой.
Да, ваше высочество, вы абсолютно правы. Я снова лгу, теперь уже себе. Закрывая глаза, я вижу прозрачную зелень взгляда, я слышу тихий, лишающий воли шепот, и чувствую на губах поцелуй мертвеца.
Забыться в руках Алексея. Вот зачем я еду в его особняк.
– Студенты! – сплюнул извозчик, оборачиваясь.
Я сосредоточилась. Слова казались набором звуков, и смысл их ускользал от меня.
– Не проедем, барышня, – пояснил он мне, и я прислушалась, старательно отделяя уличный шум от звона в своей голове.
Впереди, со стороны Гостиного двора, раздавался свист и слаженные крики.
