— Рон! — позвала я. — Малыш, вернись!
Что с ним делать и как быть — понятия не имела. Он явно искал Эйдана, и все из-за меня…
Дверь на улицу не стала для него препятствием — Уилл и раньше бросал ее прикрытой. Просто удивительно, что в человеческом облике он только начал ползать, но медвежонком уже носился вовсю. И страх гнал его вперед.
— Рон! — вылетела я следом в сад, растерянно застывая от ужаса.
Его уже и след простыл. Я бросилась по дорожке, бестолково мечась из стороны в сторону, осматривая кусты и тропинки, но медвежонка нигде не было. Отчаяние затопило с головой. Все казалось дурацким кошмаром, от которого никак не проснуться.
Я как раз добежала до дверей, ведущих на дорогу, чтобы убедиться, что они заперты надежно, как с той стороны послышался шум двигателя…
13
Когда я подъехал к калитке сада, уже стемнело.
— Хочешь — можешь остаться у меня…
Я видел, что Сезар подавлен. Не хотелось отпускать его в таком состоянии.
— Спасибо, но нет, — повернул он ко мне голову. — Я и так бросал Дану последнее время в одиночестве. Она будет беспокоиться…
— Тогда дай знать, как доедешь.
Он усмехнулся:
— Защищаешь меня.
— Пора начинать, не находишь?
Наши с ним взгляды встретились, и стало понятно — все решено так, как нужно. Да, до семьи нам еще далеко, но чужими мы больше не будем.
Внезапное мельтешение у дома привлекло внимание. А когда из калитки выскочила испуганная до чертиков Айвори, я рванулся из машины, не задумавшись. Секунда, и она влетела мне в руки, дрожа:
— Рон сбежал! — вскричала.
— Рон? — переспросил, силясь понять, что произошло.
— Ребенок! Мой ребенок! Сбежал! — кричала она, всматриваясь в мое лицо невменяемо-испуганным взглядом. — Пожалуйста, помоги его найти!
— Как он мог сбежать?! — сурово потребовал я, обхватывая ее за шею и притягивая к себе.
В голове искрило от попыток понять, что происходит, и как грудной человеческий ребенок мог сбежать. Грант оказался рядом бесшумно, и я непроизвольно перевел на него взгляд. Усмешка на его физиономии вдруг показалась такой неуместной… но всего лишь на секунду, пока до меня не дошло то, что уже понял он.
— Иди, я присмотрю, — спокойно сообщил он мне. — Из сада ему никуда не деться — растерялся от запахов…
Я выпустил Айвори и кинулся внутрь. В груди взорвалось одновременно от эйфории и страха. Пока несся через заросли, прислушиваясь, эйфория победила. А когда увидел медвежонка, растерянного и такого испуганного, у пруда, меня затопило дикой радостью.
Мой ребенок. Он все это время был моим…
— Рон… — позвал я, осторожно выбираясь из зарослей на газон. Медвежонок навострил уши, привставая на задние лапы… и бросился ко мне, жалобно скуля. — Тише… спокойно, все хорошо…
Он кинулся мне на шею, обнимая лапами и тыкаясь носом, не переставая скулить и порыкивать.
— Не плач, все будет хорошо, справимся… — прижимал к себе дрожащего ребенка.
А он постоянно оглядывался в поисках мамы, снова прятался на шее, но не находил покоя, бросаясь высматривать ее. Я поднял его и направился к дому.
Айвори стояла у крыльца с Сезаром. Дрожала так же, как и Рон в моих руках. Лицо красное от слез, нос распух, и такая несчастная, что вся злость схлынула, если вообще была. Сезар улыбнулся:
— Все нормально?
— Как видишь, — я уткнулся в холку медвежонка, вдыхая его запах.
— В пакете мазь для раны, — кивнул он на бумажный сверток в руках Айвори. — Я поеду.
Я уже не слушал и даже не заметил, как он тихо исчез. Наши с Айвори взгляды встретились, и она зажмурилась. Слезы новым потоком обрушились из ее глаз, и я шагнул к ней, притягивая ее к себе одной рукой:
— Успокойся… Ты хорошая мать…
Но она только разревелась сильнее, утыкаясь мне в плечо, и вцепилась пальцами в футболку. Рон потянулся к ней носом… и стремительно втянул шерсть, меняясь на существо, к которому мама привыкла. Айвори округлила глаза на это, замирая, но уже в следующую секунду прижала его к себе, привычно пряча от меня.
Изменить привычки потребуется время…
— Пошли, — улыбнулся я.
Внутри затопило спокойствием. Стало плевать на все, кроме этих двоих.
Айвори пришибленно подчинилась. В гостиной я ее перехватил за талию и перенаправил в кухню.
— Не ела весь день?
Она бросила на меня загнанный взгляд и мотнула головой. А я поймал себя на мысли, что хочу ее помучать, пусть и понимал, почему она врала…
— Садись, — включил свет и проследил, как она опускается на стул. Отвести взгляд от того, как Рон требует грудь, и она машинально ее оголяет, оттягивая майку, не было возможности. Это все время принадлежало мне, и теперь я буду это брать. Айвори прикрыла глаза, когда сын нашел сосок и принялся жадно сосать, а я стоял, завороженный зрелищем, тяжело дыша.
— Не смотри так, — сипло потребовала она.
— Не могу. — И я стиснул зубы — такое желание рванулось в вены. Какие теперь были возражение против того, чтобы сделать ее своей? Она — мать моего ребенка. — Что будешь есть?
— Что дашь.
В холодильнике нашлось много всего по отдельности и ничего готового. Я на автомате нарезал мяса и рыбы, нашел сыра и зелени — вышли неплохие сандвичи.
— Чаю?
— Да. Большую чашку.
Я улыбнулся — ничего тебя сегодня не спасет, девочка.
— Я сегодня видел свой дом, о котором забыл, — поставил перед ней чашку, внимательно наблюдая за ее эмоциями. Надо же с чего-то начинать. Хотя она все ждала другого. — Сезар его нашел.
— Он вообще о тебе почему-то переживает, — заметила она отстраненно.
— Он — мой брат.
Айвори глянула на меня пытливо:
— Ты не помнил?
— Не знал.
— Тогда тебе повезло с братом. Он так рисковал…
— Да. — И я уставился на нее прямолинейно, наслаждаясь тем, как теряется между желаниями мне противостоять и сдаться на милость. Интересно, что выберет? Успеет ли вообще? — Ешь. Тебе вредно голодать.
— И нервничать, — дерзко вздернула она бровь, но послушно потянулась за сандвичем. Рон уснул, обняв грудь Айвори, но продолжал всхлипывать.
— Давай его мне, — протянул я руки, и она вздрогнула. В ее взгляде явно читался животный страх. — Я не заберу его у тебя. Просто поешь спокойно. — Подумав, добавил: — Вдвоем проще. Вот увидишь…
Она часто заморгала, сдаваясь, и я осторожно перетянул сына себе в руки. Устроил удобнее, касаясь носом макушки, и вдохнул запах молока… В груди задрожало довольное рычание — зверь отозвался так живо, как не отзывался уже давно. Показалось, что даже обернуться смогу, стоит захотеть…
Айвори смотрела на ребенка, кусая дрожащие губы.
— Ешь, — напомнил я.
— Почему…
— Ешь, — перебил с нажимом. — Тебе понадобятся силы.
И я не сдержал усмешку. А она мотнула головой, тяжело дыша, но, наконец, повиновалась.
— А ты? — облизала упрямо губы.
— Я потом. — И я снова потерся носом о макушку сына. — И когда ты собиралась мне сказать?
— Рон… доктор… объяснил сегодня, что скрывать от тебя правду опасно для ребенка… — хрипло звучал ее голос. — Только, пожалуйста, не злись на него, он все объяснил… — То, как она переживала о докторе, а не о себе, выглядело трогательно. — Я бы не сделала ребенку хуже. Просто мне нужно было время.
Только сыну это время было больше не нужно.
— Он обернулся первый раз?
Она кивнула и нахмурилась.
— Айвори, спасибо… — Я дождался ее внимательного взгляда. — За то, что родила моего ребенка.
— Он — мой прежде всего. Не надо меня благодарить, я бы не смогла, — перебила она, вымученно глядя на меня.
— Это нормально — не справиться с оборотом самой, — смотрел в ее глаза.
А она зажмурилась и снова заплакала:
— Я… предала его! Испугалась!..
— Айвори, это — нормально, — надавил я.
— …Он начал покрываться шерстью, а я не смогла даже приблизиться!..
Я обхватил ее за шею и притянул к себе:
