отвращения и ностальгии вспыхивает в моей груди, когда мы приближаемся.
Я провел там много времени. Именно тут были подписаны контракты на мои первые заказные убийства. Это место, куда я сбежал, когда мне было шестнадцать зим, не имея ничего, кроме одежды на себе, и вся Черная Гора жаждала моей крови.
Когда мы поворачиваем за поворот, до моих ушей доносится отдаленный гул.
Я знаю этот звук. Это мухи. Их были сотни.
Мгновение спустя до меня доносится вонь.
Амали замедляет шаг, но уже слишком поздно. Она делает несколько шагов вперед, а затем останавливается как вкопанная.
Тело свисает с голого дерева, руки и ноги устрашающе неподвижны, пока болтаются на влажном воздухе. На шее петля. Голова мертвеца склонена набок. Глаза закатаны, а кожа стала пятнисто-серой.
Началось гниение трупа. Шум мух и вонь просто невыносимы.
Я изучаю беднягу. У него характерные каштаново-коричневые волосы и резкие черты лица народа энкени из низин. Его простая одежда изодрана в клочья, а ноги босые.
Может быть, нищий или простой уличный вор?
Что он сделал, чтобы заслужить такую казнь? Я не помню, чтобы повешение так часто использовалось пиратскими бандами, которые контролируют поселение.
Обычно они просто закалывают людей или обезглавливают их.
Повешение — это мидрийский способ вынесения приговора.
Когда мертвец смотрит на меня пустыми белками глаз, я почти чувствую, что он пытается мне что-то сказать. Холодная рябь пробегает по мне. Внезапно я чувствую, что могу протянуть руку и поговорить с ним в загробной жизни.
Амали застыла.
Я кладу руку ей на плечо, находя в себе нежность, даже если это противно моей натуре.
Для нее, однако, я всегда ее найду.
Она слегка дрожит. Амали не привыкла быть в окружении смерти. И ей не надо привыкать к этому.
— Пойдем, — тихо говорю я, беря ее за руку.
Больше мне нечего сказать.
Она смотрит на меня широко раскрытыми и доверчивыми глазами.
— Защити меня, Кайм.
— Всегда. — Я сжимаю ее руку.
Теперь все по-другому.
Наконец-то, мне есть кого защищать, и впервые в жизни я познал истинное значение страха, потому что мысль о том, чтобы потерять ее, открыла темную рану в моем сердце.
Я не благородный человек, не великодушный и даже не добрый. Я ничем не отличаюсь от властолюбивых мидрианцев в столице. Мои методы могут отличаться, но все, что я знаю, — это как взять то, что хочу.
И чего я хочу, так это ее.
Если кто-нибудь причинит ей вред или будет угрожать, я вырву их гребаные сердца.
Я никогда раньше не понимал тех, кто убивал в гневе, кто отказался от холодной логики и поддался своим эмоциям.
Раньше думал, что они слабые.
Думал, что они дураки.
Как же я ошибался.
Теперь я все прекрасно понимаю. Даже когда магия пожирает мое неестественное тело изнутри, мне приходит в голову, что я такой же человек, как и все остальные.
Эгоистичный мужчина.
Который любит храбрую женщину.
И я сделаю для нее все, что угодно.
Абсолютно все.
Даже продам свою душу темному ублюдку, который преследует меня во снах.
Глава 11
Амали
К тому времени, как мы достигаем Голкара, небо уже в огне.
Солнце клонится к горизонту, и оно, должно быть, в ярости, потому что окрасило небо в кроваво-красный цвет.
Мы проходим через деревянные ворота, сделанные из колон шириной со стволы деревьев. На фоне пылающего неба селение выглядит суровым и зловещим.
Голкар — это не что иное, как скопление грубо сколоченных деревянных зданий, сгрудившихся вдоль илистого берега реки. Странные плавучие дома привязаны к длинной деревянной дорожке на сваях, которая выходит в реку. В центре домов стоят длинные столбы, несущие большие поперечные балки. К балкам прикреплены массивные стопки свернутой ткани, и я предполагаю, что они предназначены для разворачивания — возможно, чтобы обеспечить тень от жаркого солнца.
— Я никогда раньше не видела плавучий дом, — шепчу, когда Кайм ведет меня мимо входа в небольшую пивную. Не в силах сдержаться, украдкой заглядываю внутрь.
Теплое сияние разливается по грунтовой дороге. Запах алкоголя ударяет мне в лицо.
Несколько жестких, подозрительных взглядов устремляются на нас сквозь тонкую завесь дыма.
Кайм полностью игнорирует их, ускорив шаг. Я спешу, чтобы не отстать от него, и внезапно пивная и ее грозно выглядящие обитатели забываются.
— Это называется корабли, — тихо говорит он. — Плавучий дом — удачная аналогия, потому что в нем одновременно могут разместиться десятки людей, но в отличие от домов, эти корабли предназначены для путешествий по обширным просторам океана.
Удивительно. Очарованная, я украдкой бросаю еще один взгляд на высокие деревянные столбы, когда мы переходим улицу и ныряем в темный переулок, который проходит между двумя полуразрушенными зданиями.
В мире так много такого, о чем я до сих пор не знаю.
Попрошайка сидит, прислонившись к одной из стен и вытянув ноги перед собой. Я с мрачностью осознаю, что у него отсутствует одна нога, замененная крепким деревянным колышком.
Нищий бросает взгляд на устрашающую фигуру Кайма и пытается убраться с дороги.
Кайм игнорирует его.
Мы доходим до конца переулка и оказываемся на небольшой площади, вымощенной неровными плитами. Она окружена обветшалыми двух— и трехэтажными зданиями, которые выглядят как жилые помещения.
Признаки жизни повсюду: одежда, сохнущая на веревках, натянутых от одного окна к другому, гниющие объедки фруктов и овощей, валяющиеся в канаве, свет свечей, мерцающий в открытых окнах.
Но в них не видно ни единой живой души.
Почему все кажется таким зловещим?
Кайм держится в тени, двигаясь, как зыбучий песок. Я не знаю, как он двигается так тихо. И, наверное, никогда этого не пойму. По сравнению с ним я громкая и неуклюжая.
Внезапно Кайм останавливается и вглядывается в темноту. Он делает мне знак рукой. Жди.
Сердце бешено колотится, я замираю.
Три неуклюжие фигуры материализуются из тени, угрожающе подняв мечи.
Они не похожи ни на одного мидрианца. Их кожа загорелая, как у меня, а волосы цвета грязного снега — чисто белые с проседью — но они не старики. Их глаза поразительно голубые, как далекий океан.
Кто эти люди?
Они массивные и высокие, по меньшей мере на голову выше Кайма и почти вдвое шире. В холодных сумерках на них нет ничего, кроме грубых жилетов из мешковины, обнажающих мускулистые руки, покрытые кружащимися синими чернилами. Грубое оружие свисает с их широких кожаных поясов — ужасные лезвия в форме полумесяца, которые напоминают мне серп для сбора урожая.
Тот, что в центре, похоже, их лидер.
