игрой на выживание — всегда в движении, потому что слишком долгое пребывание на одном месте может привести к гибели человека в Мертвых Землях. Это все, что я знаю. Трудно представить жизнь, столь нетронутую суровым миром.
— Некоторые говорят, что в Шолен есть подземные туннели, но я никогда их не видел. Хотя перед этим местом есть еще один забор. Там, где ты вошел. Свободное плавание за пределами этого.
— Я видел это. Загон поменьше начинался от здания, куда мы впервые вошли, которое как я понимаю, когда-то было самолетным ангаром.
— Итак, ты справился с этими Рейтами, ты можешь выбраться отсюда?
— От этих Рейтов никуда не деться. Они почуют, что ты приближаешься. Он выпячивает подбородок и нюхает воздух.
— Как собаки. Они чувствуют феромоны, ты знаешь это? Одно дуновение, и они сбегаются. Прямо как стая гребаных волков, ожидающих ягненка. Он щелчком выбрасывает окурок.
— Когда-нибудь видел, как они съедают кого-то живьем? Когда я качаю головой, он поднимает взгляд мимо меня.
— А я да. Страшное дерьмо.
Ревет клаксон, вырывая меня из моих размышлений, и парень вскакивает на ноги.
— Ты так и не сказал мне своего имени, — говорю я ему.
— Здесь ни у кого нет имени.
— Я хочу знать твое.
— Когда то я был Рэймонд. Названный в честь моего дедушки.
— Увидимся где-нибудь, Рэймонд.
Рен
— Встань за мной, Рен.
Папин пистолет направлен в голову Шестого, палец на спусковом крючке, но вместо того чтобы делать то, что мне говорят я встаю перед Шестым, прикрывая его.
— Пожалуйста. Послушай меня.
— Встань. Позади меня. Сейчас же. В глазах папы такой решительный взгляд, какого я никогда раньше не видела.
Несмотря на то, что я напугана до усрачки, я делаю все возможное, чтобы посмотреть на ситуацию его глазами. В конце концов, Шестой пугает своими шрамами и окровавленным глазом с расширенным зрачком. В некотором смысле он похож на Неистовствующего, если не считать чистой черноты их глаз и бездушной глубины взгляда.
— Нет. Он не опасен. Он никому не причинит вреда.
— Отойди от него! Пальцы папы впиваются в мою руку, когда он дергает меня прочь, прежде чем направить пистолет, и Шестой вскакивает на ноги.
С поднятым подбородком Шестой напоминает мне собаку, загнанную в угол, его губы растянуты в оскале.
— Сегодня он спас мне жизнь.
— Я уверен, что он это сделал. Недоверие в голосе папы злит меня, и стиснув зубы, я топаю через кухню, хватаю набор щипцов, лежащих рядом с плитой, и поднимаю длинное тело змеи, которую я варила.
— Оно чуть не укусило меня. Он убил его.
Нахмурившись, папа переводит взгляд с меня на Шестого. — Он мог легко лишить и тебя жизни. Ты понятия не имеешь, кто он.
— Тогда скажи мне. Что делает его таким опасным, что ты готов лишить его жизни? Кладу змею обратно в горшок, не отрываю внимания от пистолета и делаю медленные шаги к Шестому. — Ты сказал мне никогда не убивать, если тебе не угрожают. Он никому не угрожал.
— Как он сюда попал?
— Я привела его.
— Что?
— Я пошла в лес. Там была дыра в бетоне. Там я нашла его. Там я увидела больницу. И Рейтеров. И гвардейцев Легиона. Они причинили ему боль.
— Я запретил тебе ходить в тот лес, Рен! Ты ослушалась меня!
— Ты солгал мне! Ты сказал, что за этими стенами ничего нет! Но там есть. Посмотри на него! Посмотри, что они с ним сделали!
— Он не такой, как ты думаешь. Он… не жертва.
— Как ты можешь так говорить? Как ты можешь говорить мне, что эти шрамы не были нанесены? Посмотри на них, папа. Они ничем не отличаются от моих! Я тыкаю своим шрамом ему в лицо — тем который кажется успокаивает его всякий раз, когда он нервничает, и как всегда он отводит от него взгляд.
— Что такого в моем шраме, что так сильно на тебя влияет?
— Я верну его. Заканчивай ужинать, и я вернусь до темноты.
— Нет! Я снова стою на линии ствола, действуя как живой щит.
— Ты не вернешь его в то место пыток. Я этого не допущу!
— У тебя нет выбора.
— Если он уйдет, я уйду.
— Ты даже не знаешь этого человека, Рен. Ты не знаешь, на что он способен, пожертвовать собой ради него.
— Я знаю достаточно. Я пообещала ему, что не позволю им причинить ему вред. И я намерена сдержать это обещание.
Щека папы подергивается от гнева, с которым он несомненно борется.
— Если они найдут его здесь, он мертв. Мы все мертвы.
— Они не найдут его. Я обещаю тебе, я не позволю им найти его.
Его холодные глаза останавливаются на мне, губы сжаты в жесткую линию, как будто он хочет возразить, но не может.
— Он не должен спать где-либо рядом с этим домом. Он может спать в сарае для столбов. И если они его поймают, да поможет ему Бог.
Он слишком легко уступает. Эта мысль разъедает меня изнутри, пока я борюсь с тем чтобы не позволить своим эмоциям взять верх. Папа никогда не сдается так быстро, и за те секунды что проходили, я мысленно приготовилась к драке.
Битва, которая так и не состоялась.
Облегчение захлестывает меня, когда папа опускает пистолет, и тогда я замечаю маленький кусочек марли у него на руке.
— Что случилось? Я киваю на его забинтованную руку.
— Это не твоя забота, — говорит папа и ковыляет из комнаты.
Шестой вкладывает свою руку в мою и сжимает, как бы говоря "спасибо".
Странно как за такое короткое время я понимаю его лучше, чем папу.
Разочарование пульсирует сквозь меня, когда я беру миску со змеиным мясом и немного овощей и стакан воды, и несу в сарай для столбов. Используя одеяла из дома, я устроила импровизированную кровать для Шестого и дала ему свою подушку, ту на которой он спал прошлой ночью. От оборудования, хранящегося в задней части, исходит сильный металлический запах, очень похожий на запах Шестого прошлой ночью, когда я впервые привела его сюда. Теперь он пахнет папиным мылом из кедрового дерева и мяты.
Он берет еду, и я сажусь рядом с ним, наблюдая, как он ест.
Его глаза устремлены куда-то мимо меня, и я слежу за траекторией его взгляда в сторону открытой двери, где за занавеской в доме виден силуэт папы, который стоит и ждет меня.
Раздраженно я разворачиваюсь обратно к Шестому, жалея что не могу как-то убедить папу позволить ему остаться внутри. Там есть комната для гостей, которую он использовал для хранения вакцин и тому подобного, и в нее легко могла бы поместиться кровать, которую я сделала из старых одеял и простыней, которые вероятно разлагаются, как нафталиновые шарики.
— С тобой здесь все будет в порядке?
Шесть кивает, проглатывая предложенное мясо, которое запивает
