В груди все гудело. Я сжала себя еще крепче.
— Ну, ладно-ладно. — Тон его смягчился. — Будешь так давить на живот, схлопочешь язву или еще что-нибудь. Я с тобой, ясно? Я уже все здесь пережил и никуда не уйду.
От этих слов мне стало еще хуже. Он здесь из-за меня. Лучше некуда.
— Ты хочешь домой?
Мне стоило большого труда произнести это спокойно. Внутри все болело. Это была та же боль, как тогда в больнице. Бабушка умерла, а я сидела в коридоре одна и без конца повторяла: Папа приедет и все устроит. Он уже едет. И я верила, что будет именно так. Молилась, чтобы это было так. Но на этот раз я осталась одна навсегда. Уже никто за мной не придет. По крайней мере, в хорошем смысле. И чем раньше я начну все выяснять, тем лучше. Но, боже мой, как же страшно…
— Нет, черт возьми, — выпалил он после паузы. — Дрю, пойми ты, наконец, у меня нет ни камина, ни живой изгороди. Мне некуда возвращаться. У меня нет дома!
Я так и думала. Но совсем другое дело — услышать.
— У тебя была…
— Конура в торговом центре? Какой же это дом? Да, еды там хватало. У меня там была честно заработанная койка. Меня никто не осмеливался задевать, даже по пьяни. — Он сделал глубокий вдох и резко выдохнул. — Здесь хотя бы есть правила. С волками и кровососами я разберусь. А вот со взрослыми из того, обычного мира я ладить не мог. Они… Здесь зло хотя бы имеет свои причины. Оно не… — Он старался подобрать слово, лицо дергалось. — Оно не бессмысленно.
Бессмысленно то, что случилось с моим папой. Но я не стала это говорить. Как такое можно сказать?
— Ты же хотел стать профессором физики, — прошептала я.
— Ну… Да… Но все меняется. Теперь я хочу остаться здесь. — Еще одна долгая пауза. Пыль плясала в гаснущих лучах золота, струившегося сквозь низкое окно, и медленно кружась, опускалась на пол. — С тобой.
Я смотрела на пылинки, танцующие в воздухе под никому неведомую музыку. Где-то я читала, что пыль может состоять из упавших на землю частиц взорвавшихся звезд. Интересно, долго ли они падают и парят, прежде чем сдаться и попасть в орбиту какой-нибудь планеты? Впрочем, какая разница?
Солнце нырнуло за горизонт, и Школа словно вздохнула и потянулась.
— Не знаю, кто я теперь. — Слова прорвались из пересохшего горла и замерли в библиотечной тишине. Я ожидала, что мир расколется и что небо упадет на землю.
Но ничего не произошло. В библиотеке было по-прежнему тихо, а Грейвс все так же смотрел на меня.
— И никто не знает, Дрю. — Он сказал это тем же тихим, серьезным голосом, как в тот вечер в торговом центре, когда он спрашивал, что со мной и не нужно ли мне место для ночлега. — Это называется взросление.
Вихрь внутри меня немного успокоился, и я, наконец, смогла разжать руки. Откинула волосы назад. Кудри странные на ощупь — не жесткие, а шелковистые, льнущие к пальцам.
— Прости.
— Да ладно, чего там. — Он что, покраснел? — Офигеть! Девушка надрала Бобби задницу, чтобы защитить меня! Вот это да…
Туго сжатая пружина внутри меня вдруг ослабла. Ярость отступила. Дышать стало свободнее, и я тут же резко втянула в себя воздух.
— Хорошо, в следующий раз пусть он тебя отделает. Рад?
— Ладно, я уже и так ему хорошо навалял, но все равно. Ну, что, возьмешь половину книг?
Мир стал возвращаться на привычные рельсы. И как это у Грейвса получается?
— Зачем?
— Ну, ты же хотела узнать про реабилитацию Сломленных вервольфов. Разумнее начать с теории. Ты что, никогда здесь не была?
— Один или два раза.
Но ты прав. Папа всегда говорил, что сначала надо все изучить.
И, как по расписанию, в голову пришла самая нежеланная мысль и стала нагонять тоску. Да-а. Надо взимать арендную плату с нежеланных мыслей. Только чем они будут платить? Чем-нибудь еще более гадким.
— Ты стала больше ходить на занятия. — Грейвс разделил стопку книг на две равные части. Он действительно покраснел. Щеки пылали густым малиновым цветом. А на челюсти расползался безобразный синяк.
Раньше я считала Грейвса некрасивым. Каким-то незаконченным, что ли. Даже не верится.
— Ну, делать-то больше нечего. — Я подтянула к себе книги, которые он подвинул в мою сторону. — А тебя не беспокоит… мм… что я… ээ… хотела… пить его кровь?
Он сглотнул, на шее резко дернулся кадык. Серьга в ухе грустно сверкнула, поймав заблудившийся лучик солнца.
— Не. Ты не стала бы. Смогла бы остановиться.
Я не была так уверена.
— Кроме того, — добавил он, с грохотом раскрыв первую книгу в тяжелом кожаном переплете, — это даже возбуждает.
Легкая улыбка показалась в углах его рта, изо всех сил пытаясь остаться незамеченной.
Что? Я в ужасе смотрела на него несколько секунд. У меня даже отвисла челюсть.
— Ты что, с ума сошел?
— Кто бы говорил. Давай читай.
Я думала, что не смогу сосредоточиться, но смогла. Зуд во рту постепенно прошел, и я больше не чуяла кровь. Еще через некоторое время я сумела прочесть открытую передо мной страницу — слезы уже не набегали на глаза, буквы перестали расплываться. Я делала вид, что стряхиваю книжную пыль со щек, хотя на самом деле размазывала по ним горячую соленую влагу.
Грейвс мне ничего не говорил, но тоже долго не переворачивал страницу. Когда ему нужно было идти на последний урок, он проводил меня в комнату. Обе стопки книг мы водрузили на кровать. В конце концов, я уснула, так и не закрыв прислоненный к изголовью кровати фолиант, и проспала до утренней зари.
Я могла бы поспать и дольше, но у меня были дела.
Я приняла душ и заплела косу.
В коридоре явно было что-то не так. Я вслушивалась, прильнув к двери и поглаживая ее мощную и холодную поверхность. С той стороны кто-то внимательно слушал меня. Это же ощущение возникало у меня и раньше, и тогда я говорила папе, что в этот мотель или дом заходить опасно. Папа никогда не спорил.
Значит, оставался только один выход. Мне он не нравился, но сидеть и хандрить — еще хуже.
Неяркий солнечный свет робко проникал сквозь щели между чугунными ставнями. Я распахнула их как можно шире и стала бороться с окном. Надо было не просто открыть его, но сделать это очень тихо. Когда мне это удалось, в комнату ворвался влажный прохладный воздух, наполненный ароматом приближающегося дождя. Я глянула вниз, в сад с мертвыми розовыми кустами. Мощенные камнем дорожки отсюда сверху казались очень жесткими — падать высоко и долго. Я сглотнула. Если бы у меня была веревка…
Но если смог Кристоф, то смогу и я. Худшее из возможных последствий — сломанная нога и куча вопросов, верно? Я еще никогда не ломала ноги или руки. Да и вопросы будут кусаться. Здесь все кусается.
