Я лишь служанка и выполняю то, что мне велено князем! — с дрожью в голосе ответила она и унеслась прочь.
Как я ни пыталась до неё достучаться, ответом мне была холодная тишина.
На этот раз обед был оставлен мной без внимания, ведь силы ушли на пустые крики. Устало опустившись на кровать, я могла лишь изредка смахивать катящиеся по щекам слёзы.
К ужину ко мне снова пришла Завида, бывшая теперь уже с вечерней трапезой, да только мне кусок и в горло не лез.
— Княжна, вам плохо? — спросила служанка, с неподдельной тревогой бросаясь к моей постели, в то время, как я лежала и просто разглядывала каменный потолок.
— Скажи мне, Завида, что случилось? Почему меня держат в неволи? — тихо спросила у неё.
— Ох, княжна, — запричитала она, сразу же оставляя меня и торопясь поменять на столе подносы. — Ничего не съели совсем, а камин! Камин-то погас почти! Вы что же, так и пролежали весь день? Хотите, я знахарку позову? Дурно вам?
Девица тараторила и тараторила, совершенно не отвечая на мои вопросы. И тогда я медленно поднялась с кровати. Слабость в теле была такая, что каждое движение давалось с большим трудом. По спине от поясницы и до самой шеи пронёсся холодок, которым окутало мне лицо, а после и вовсе опалило жаром. Окно, что было напротив, плавно качнулось у меня перед глазами, и удержаться на ногах получилось, лишь ухватившись одной рукой за спинку кровати, а второй дотянувшись до служанки.
— Говори сейчас же! Что случилось с князем?! Он болен?! Ранен?! Что?! — потребовала я, схватив её за ворот платья.
— Да что вы, княжна! Великий князь жив и в здравии… — бойко начала она, но под конец притихла и робко шепнула: — В замок прибыла невеста, князь женится сегодня.
— Что? Это неправда! Ты врёшь всё… Врёшь! Убирайся прочь…
— Княжна, вам плохо?! — воскликнула Завида, подхватывая меня под руки, после чего помогла мне вернуться к кровати.
— Пошла вон! — из последних сил крикнула я на неё, хотя та была и не виновата.
От горя, обуявшего мою душу, у меня в те мгновения, верно, разум слегка помутился.
— Я… Хорошо, княжна.
Служанка убежала из комнаты, не забрав понос, но при том не забыв запереть меня. Я же так и осталась одна, медленно утопая в собственном горе. Обманутая и брошенная, я лежала на мокрой от пролитых слёз подушке и прислушивалась к звукам. Слабая надежда, что Святослав придёт и уверит меня в том, что это всё глупости, таяла вместе с уходящим светом солнца.
Когда что-то неведомое заставило меня подняться на ноги, я сделала лишь несколько шагов к окну, и тут живот мне опалило дикой болью. Я согнулась и, не дотянувшись до хоть какой-нибудь опоры, свалилась на пол. Боль была сильной, отчего только и удавалось, что едва дышать и, скрючившись на холодном камне, пережидать её вспышку.
23
23
Сначала я не звала на помощь, ведь на это не было никаких сил, как и надежды, что кто-то услышит. Холодный каменный пол слегка облегчал мои муки. При очередном приступе скручивающей боли я схватилась за подол платья и вдруг ощутила на руке какую-то липкую влагу. Поднеся к глазам дрожащую ладонь, со страхом увидела, что она перепачкалась кровью.
— По… Помогите… Помогите! — закричала я, а душа просто разрывалась на части от обиды и ужаса из-за того, что так и не рождённое дитя могло погибнуть.
Мои крики о помощи и рыдания остались безо всякого ответа. Никто не слышал. Никому не было до меня никакого дела.
Лишь спустя какое-то время, когда наступила тёмная ночь, до моих ушей донеслось тихое женское пение, послышавшееся откуда-то из-за окна. Цепляясь кончиками пальцев за небольшие выступы на каменном полу, я смогла подползти поближе к последнему, чтобы снова позвать на помощь:
— Помогите… Прошу вас…
Только у меня выходил тихий шёпот, то и дело перебиваемый рыданиями.
Из-за закрытого окна, видно, мои мольбы не оказалось слышно, а потому пение незнакомки не прервалось ни на мгновение. Собравшись с одним лишь духом, ибо сил у меня так и не было, я с огромным трудом поднялась на ноги, стараясь не глядеть на подол платья. Держась за какой-то выступ у окна, еле дотянулась до кованного подсвечника с незажжённой свечой и ударила им по стеклу. Открыть разбухшую от влаги раму у меня бы ни за что не вышло, ведь подобное и в добром здравии было сложно.
В лицо мне ударил холодный ветер северной весны, я вдохнула полной грудью и крикнула, вглядываясь в черноту ночи через осколки стекла:
— Помогите!
Девушка же, что пела и, как выяснилось, плясала на страшном мосту, даже не оглянулась на просьбу о помощи. Она словно обезумела, что-то напевая и кружась в диком танце.
Разрыдавшись, я сползла обратно на пол, всё же взглянув в темноте на подол платья. Он был уже не чистого серого цвета, а грязным и испачканным кровью, да и нутро моё теперь будто бы опустело. Никто в нём не толкался, там царила мертвенная тишина, и даже боль стихла, почему-то покинув меня.
Всю ночь я пролежала на осколках стекла у разбитого окна, не желая даже дышать, так было больно моей душе. Лишь утром послышался лязг дверного затвора, и я увидела краем глаза, как на пол грохнулся таз с горячей водой.
Что до меня же, то мне было уже всё равно. Я сама не своя стала за прошедшую ночь, не обратив внимания на то, как крепкие руки князя осторожно подняли меня с пола и переложили на кровать, а спустя какое-то время в покоях стало больше народа.
— Что хочешь проси! Только спаси! — ревел на кого-то Святослав.
Я же, только услышав знакомый голос, вдруг поняла, на кого обрушился гнев князя.
— Что хочу? — проскрипела старая знахарка, напророчившая мне беду.
— Да! Делай же что-то! —крикнул несостоявшийся муж и вцепился ей в плечи, тряся её с ужасающей силой.
Его лицо было таким страшным, словно оно постарело на много лет, а глаза налились кровью, но меня всё будто и не касалось. Примерно
