стены и убаюкивал. Но не спалось.
Благоград тоже был близко – час езды, и они с Эльсой наконец-то окажутся в безопасности, внутри надёжных больничных стен, под присмотром врачей. Наконец-то с лекарством. У них всё получилось, и это радовало. Но не спалось.
Наконец Тари не выдержала, поднялась с постели и вышла из номера. Тихонько постучала в соседнюю дверь, чтобы не разбудить Берена, если он уже уснул. Судя по тому, как быстро отворилась дверь, он не спал.
– Я всё думаю о твоих сегодняшних словах, – произнесла Тари, – про того мальчика…
Берен молча открыл дверь шире, пропуская её в свой номер.
– Ты сказал, что сам удобрил тьму, которая в нём выросла.
Берен слушал, сложив на груди руки, не перебивал.
– Я по себе знаю, что такое эта тьма. И благодаря тебе знаю, как от неё избавиться…
– Нет, Тари! – он понял, к чему она ведёт, и это ему совсем не понравилось.
– У старшей матери такая же мутация, как у тебя. Она сама сказала. И она может без всякой связи и даже без согласия человека вытащить из него любую тьму… или свет.
– Нет, Тари! – повторил Берен ещё жёстче, чем в первый раз.
– Ты забирал тьму у меня, Берен! Я помню то, что ты забрал, но оно уже не доставляет мне прежней боли. То, что мучило меня многие годы, перестало быть болью, превратилось лишь в блёклую картинку на задворках памяти! Забери боль и у него, и он сможет нормально жить, оставит тебя в покое!
– Нет, Тари, этого не будет!
– Почему?!
– Потому что это не сработает! Я не умею управлять этой мутацией, я не уверен, что это вообще мутация, а не что-то другое!
– Но Нила сказала…
– Нила могла ошибиться! Или соврать. Она видела меня пару минут, – откуда ей знать, когда и сам я ни черта не знаю!
– Потому что не хочешь ничего знать. Мне знакомо, как страшно заглянуть в себя. Но ты учил меня не убегать от страха, а правильно его встречать. Ты должен принять самого себя, Берен! Не того, которого ты придумал, а настоящего! Нельзя найти себя, прикидываясь тем, кем ты не являешься. Этому меня тоже научил ты. Пожалуйста, Берен, – она обхватила ладонями его лицо, – пожалуйста, попытайся! Пусть не ради себя, так хотя бы ради тех, кому ты дорог! Ради меня…
– Ради тебя, Тари, я должен уехать как можно дальше, – тихо ответил Берен, убирая её руки, на секунду задержав их в своих ладонях. – Я совершил слишком много ошибок. И я не прощу себе, если под раздачу попадёт кто-то ещё.
– Сейчас ты совершаешь ещё одну, – Тари сбавила голос до шёпота, едва сдерживая подступившие слёзы, – ищешь наказания вместо того, чтобы попробовать решить проблему. Но наказание не поможет договориться с собственной совестью. Я проверяла.
– Ты не должна была возвращаться за мной в лагерь.
Берен наклонился к ней, и их лбы соприкоснулись. Его глаз до сих пор слезился после едкого газа, и из-под опущенных ресниц бежала, петляя по щеке и прячась в бороду, блестящая дорожка.
– Зачем ты вернулась, Тари? Было бы и проще, и легче. Завтра расстаться с тобою будет ещё больнее.
Он не хотел говорить это вслух, слова сами сорвались с губ, и он не смог их удержать. Как не мог удержать и руки, обнявшие Тари и крепко прижавшие её к груди.
– Так не уезжай, – прошептала она.
Берен не верил в то, что Азим успокоится, даже если получится забрать его тьму. Он так долго вынашивал ненависть к Берену, что она срослась с ним, стала его частью, смыслом его жизни. И слишком велико будет искушение отомстить Берену за смерть сестры, воспользовавшись той, что стала ему дороже жизни.
Здесь только два выхода: убить Азима – или уехать как можно дальше, увести его за собой, как и раньше, чтобы Азим даже не заподозрил, кем стала для Берена Тари. И сейчас, в полутёмной комнатушке на краю света, когда он прижимал её к себе, вдыхал полынную горечь и сладкую яблочную свежесть и знал, что его чувства к ней взаимны, желание убить Азима, стереть его с лица земли, чтобы он никогда их не побеспокоил, разрасталось в груди Берена с чудовищной мощью. Убить того, чью жизнь он же и искалечил, чтобы самому получить надежду на счастье. Убить ради собственного будущего. Убить, чтобы стать счастливым…
– Не могу, Тари.
Он чуть отстранился, посмотрел в её глаза, успел заметить, как ярко горел надеждой янтарный ободок вокруг зрачков, – пока не погас спустя мгновение после его ответа.
Тари сморгнула набежавшую в уголке глаза слезинку и потянулась к Берену, обвив руками его шею, но он остановил её.
– Я уеду сразу, как только мы окажемся в Благограде, – тихо сказал он. – У нас нет общего «завтра». Завтра даже «нас» уже не будет, Тари.
– Значит, у нас есть только эта ночь.
– Тари…
– Не гони меня, Берен.
Тари нащупала над своим плечом выключатель, и тусклая лампочка под потолком погасла.
***
Вдох, глубокий и медленный.
Его ладони скользят по её бёдрам, талии, спине, рукам, и тонкое белое платье падает на пол…
Она чувствует его тепло обнажённой кожей, всем телом, каждой клеточкой, кутается в его дымный дорожный запах, ловит каждый вздох, каждый удар сердца, нанизывая их в своей памяти, словно драгоценные бусины. Она сохранит эту ночь, всю до капли, унесёт её с собой, раз эта ночь – единственное, что у них есть.
Вдох, осторожный и долгий.
Он касается губами её шеи, белоснежных в лунном свете плеч и ключиц, не торопясь спускается поцелуями к животу и возвращается обратно к её губам. Её пальцы зарываются в его тёмные волосы, – и они мягче, чем она думала. Море шепчет за окном, дышит глубоко и шумно, в такт с ними. Он – вода. Она – морская соль.
Вдох, неглубокий и резкий.
Тихое «Берен…». И скрип кровати, словно марш в исполнении сверчкового оркестра. Хозяйке наверняка слышно… К чёрту хозяйку, её нет в этом мире. Никого не осталось, только они вдвоём. Их пальцы сплетаются.
Вдох, судорожный и прерывистый.
В висках бьётся пульс: слишком быстро, чтобы остаться в человеческом теле.
– Я держу тебя, – на ухо, ласково, едва слышно.
Они – как два сообщающихся сосуда, и ему уже не нужно прилагать усилий, чтобы удерживать её от обращения: всё получается само собой. И сейчас от неё к нему льётся не тьма, а свет.
Вдох, жадный и слишком громкий.
Вспышка ослепительного света. И шум моря в ушах.
– Берен…
Глава 20
Тари разбудил первый луч солнца, светивший ей прямо в лицо. Она открыла глаза, прислушиваясь к шелестящему за окном морю и ровным ударам Беренова сердца под её щекой. Было ещё слишком рано, но спать уже не хотелось, и Тари, выскользнув из кольца его рук, нырнула в платье и тихонько вышла из номера.
Эльса крепко спала, уткнувшись носом в лисий загривок. Макс во сне дёргал усами и перебирал задними лапами: принюхивался и куда-то бежал.
Тари вышла в коридор, прошла ко входной двери. Старушка-хозяйка дремала на своём стуле, нахохлившись и скрестив на груди руки. Цепочка от сползших на кончик носа очков мерно покачивалась в такт её дыханию. Тари вышла на улицу, окунувшись в свежие солёные запахи и мягкий, ласковый солнечный свет. Море было совсем близко: от гостиницы к берегу вела узенькая тропочка, и Тари, улыбаясь своим мыслям, пошла по ней к пенящейся на жёлтом песке кромке воды.
Хозяйка приоткрыла один глаз, чтобы убедиться, что девушка ушла. Тихо встала со своего «насеста» и проковыляла на улицу. «Вот как хорошо всё складывается, – даже по голове никого тюкнуть не придётся!» Старуха тихонько прикрыла наружные ставни на одном из окон, положив в железные скобы крепкий брус, чтобы изнутри было не открыть. То же самое сделала и с соседним окном. Вернувшись в гостиницу, заперла на засов двери двух номеров: седьмого и восьмого и, удовлетворённо кивнув, пошаркала прочь.
Тари стояла по щиколотку в воде, лёгкие набегающие волны играли с её длинным, расшитым мережками подолом, морской бриз ласково перебирал тёмные кудри. Мыслями она была в прошлой ночи, наступивший день расставания ещё не настиг её и словно не существовал. Ей было хорошо. Она не слышала, как за её спиной столпились семеро немолодых тощих мужиков и теперь сверлили её недоверчивыми взглядами. Одежда болталась на них, как на огородных пугалах, и выглядела так, будто у них
