Освальд отшатнулся с изумленным возгласом , а я обрела способность шевелиться и едва не заорала: обездвиженное так долго тело сейчас казалось одной затекшей ногой. Но размышлять, как мне худо, было некогда: ведьмак подобрался. Я обернула себя коконом щита. Жаль, кочерга далеко, с ней я бы чувствовала себя более уверенно.
Колыхнулась магия. Алые щупальца потянулись от ауры дознавателя к «стеклу» между нами, и оно в самом деле повело себя точно стекло, в которое прилетел камень: осыпалось, звеня, и этот звон резал не уши, а словно сразу мозг. Но еще оставался щит, хотя иллюзий насчет того, как долго он продержится, я не питала. Шаг назад. Еще шаг. Боевое безумие, накатившее было, угасло, сменившись отчаянием. Бесполезно. Все бесполезно.
Исчез щит, лопнул, как воздушный шарик. На миг я ощутила себя словно голой, а потом моих чувств коснулась магия дома. Он бесновался. Рвался с цепи, готовый вцепиться в горло любого. И прежде чем алые щупальца, которые снова появились вокруг ведьмака, добрались до меня, я потянулась даром к дому, разрешая ему сделать с убийцей все, что тот сочтет нужным.
Фиолетовая пелена смерти залила все вокруг. Освальд закричал, и голос его прозвучал странно, словно расщепившись. Фигура расплылась, исчезла в алом яйце щита, такого плотного, что разглядеть сквозь него можно было лишь очертания человека. Я моргнула: дознаватель будто стал тоньше и выше. Привиделось, наверное как и свора призрачных псов, вынырнувших из стены.
Или псы не привиделись? Похоже, не зря я с самого начала думала об охранных силах дома как о верных цепных сторожах. С другой стороны, с чем еще у местных магов должны ассоциироваться защитные заклинания, не с терминатором же?
Хлестнула алая плеть, один из призрачных псов рассыпался, на прощанье полыхнув ярко-голубым пламенем, точно маленькая сверхновая. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, в меня летел алый сгусток – похоже, ведьмак решил не оставлять свидетеля. Я отскочила к стене, чудом увернувшись.
Нет, как бы завораживающе ни выглядела магическая битва, мне рядом с ней нечего делать. Коридор оставлял лишь один путь к отступлению – кухня, куда я и рванула. Через пяток шагов сдернула с пальца печатку с эмалевой вязью, швырнула на пол и снова побежала что есть мочи.
Коридор полетел, будто в ускоренной перемотке, я едва успела остановиться, чтобы не впечататься с разгона в кухонную дверь. За спиной выли, кричали, трещало то ли электричество, то ли дерево, на стены падали разноцветные блики. Оглядываться я не стала. Шмыгнула в кухню, захлопнула дверь. Выругалась, поняв, что кочерга так и валяется в коридоре и под рукой нет ничего, что можно было бы просунуть в дверную ручку, заблокировав вход. В окно? Я откинула штору, снова ругнулась: оконный переплет был слишком частым, даже если выбить стекло, разве что ребенок пролезет. Снова загнала себя в ловушку! Оглядевшись, я подхватила мясной топорик, прижалась к стене рядом с дверным косяком, готовая бить насмерть любого, кто сунется.
Звякнул дверной колокольчик, и все стихло. Магические потоки успокаивались, на миг мне показалось, будто дом доволен. Наверное, слишком бурное воображение. И все же я, отложив топорик, коснулась ладонями стены, прислонилась к ней лбом, потянулась даром, благодаря за спасение. И дом ответил.
Образы разворачивались перед моим внутренним взором, словно фотографии. Старый особняк принял Винсента, вплел сеть его защитных заклинаний и в собственные, созданные еще первым хозяином, тем, кто его построил. Тем, кто щедро напоил камни фундамента собственной кровью – потому заклятья и не рассыпались, хотя прошло много веков после смерти первого владельца. Потом род иссяк, дом отказался принимать новых хозяев, пока в него не вошел потомок того, давно забытого рода. Даже дар изменился за это время, сдвинувшись к смерти, но кровь – не водица.
Я едва не рассмеялась, поняв, почему Винсенту удалось то, что до него не могли проделать много веков подряд: упокоить духа, выживавшего из дома одних хозяев за другим. Это вознесло авторитет молодого некроманта среди коллег на недосягаемую высоту, надо же, от каких случайностей порой зависит карьера! Нет, пожалуй, мужу не стоит это знать. Меня же дом принял благодаря его любви.
Я сжала в ладонях амулет вестника. Винсент. Мне нужно знать, что с Винсентом. Золото казалось ледяным и никак не хотело нагреваться. Наверное, потому меня саму знобило, и пальцы онемели. Я поняла, что еле держусь на ногах и перед глазами темно. Да что ж это такое, потеряла от силы пару столовых ложек крови, а чувствую себя так, будто собираюсь умирать от анемии. Я попыталась потереть амулет, согреть дыханием, но он оставался холодным, а потом ноги все-таки подогнулись, и подняться у меня уже не вышло.
Глава 24
Винсент
Наставник высунулся из пустого окна.
– Куда его понесло?
– Кажется, что-то с ребенком, – Винсент проводил взглядом умчавшуюся карету.
– Тогда будем надеяться, что все обойдется.
– Я бы хотел надеяться, что господин университетский дознаватель пришлет вестника, если поймет, что задерживается. – буркнул Эревард.
Своих людей капитан стражи сменил, но его самого сменить было некому. Винсент достал из сумки мешочек провощеной кожи, протянул Эреварду.
– Угощайтесь. Сухари, вяленое мясо, сушеные яблоки. Чем запить тоже найдется.
– Благодарю. – Капитану наверняка было не впервой стоять в карауле дольше, чем планировалось, но полдень давно миновал, и его запасы наверняка иссякли.
Винсент вернулся к схеме. Но как бы неторопливо он ни расчерчивал символы, к тому моменту, как все было готово, Освальд не появился. Какое-то время Винсент провел, размышляя, не проигнорировать ли приказ дознавателя и не начать ли работать прямо сейчас. Попросить наставника записывать, капитан и пара стражников могут выступить свидетелями. Но Эревард, выслушав его, покачал головой.
– Не стоит, профессор. Конечно, по правилам, он не может мне приказывать, но я не хочу ссориться с университетом.
– Под мою ответственность?
– Там еще моему сыну учиться, а у ваших коллег память долгая. – Он глянул на солнце. – Давайте приличия ради подождем еще полчаса. Не вернется, отправлю ему вестника сам и сообщу, что мы приступаем без него.
Знать бы заранее, Винсент не стал бы связываться с зельем, поднял бы тела по одному, как раз силу бы восстановил. Его кольнула совесть: думает только о своем неудобстве. Но беспокоиться о чужом ребенке не получалось, должно быть, потому, что с женой Освальда, вечно беременной и вечно недовольной, они виделись лишь на светских мероприятиях, куда детей брать не принято.
– Заскучал? – окликнул его наставник. – Иди сюда, развлеку.
«Развлечением» оказалась подробнейшая лекция о том, как осматривать дом после пожара, по каким признакам определить, откуда пошел огонь и как быстро он распространялся. По всему выходило, что пожар начался в мастерской: то ли кто-то из швей забыл свечу, и огарок свалился на груду тканевых обрезков, то ли в камине рассыпалось прогоревшее бревно и искры попали на всю ту же груду тканей – надо, правда, обладать поразительной беспечностью, чтобы сваливать горючий мусор так близко у камина, но глупость человеческая беспредельна.
Полыхнуло знатно, огонь быстро охватил пол и стены. Винсент предположил бы, что артефакты против пожара украли перед тем, как поджечь дом, если бы не знал, что их замуровывают в фундамент раз и навсегда. Подпитывают силой, как любой сработавший амулет, но не извлекают. И точно так же, как любой амулет, их можно разрушить, но силы для этого нужно очень много.
Он собирался поделиться своими догадками с наставником, но с улицы донесся стук копыт и грохот колес. Освальд вернулся.
Из кареты он вылетел встрепанный, узел на шейном платке перекосился, щеку пересекала розовая линия, словно только что заживил царапину, и краснота не успела сойти до конца.
– Прошу прощения, господа, – выдавил дознаватель и разразился короткой, бессодержательной и совершенно непристойной тирадой, из которой все окружающие могли уяснить, что ревнивые женщины – сущая отрава. С ребенком, хвала Предвечной, все в порядке, и если кого и надо отправить под опеку целителей, так это жену. Показалось ей, видите ли, что муж не на работе, а у любовницы с ночи задержался.
