Если так, то он сильно себя переоценил.
Я бросилась на кухню. Здесь пахло выпечкой, сквозь цветастую штору на окне заглядывали солнечные лучи. Очень мило и по-домашнему. Я оглядела ряд шкафчиков с облупившейся краской на углах дверок. Выдвинула ящик со столовыми приборами. Потом сообразила и поискала на столешнице. Как и следовало ожидать, в деревянной подставке обнаружилось целых шесть ножей. Я выхватила самый большой. Сжала в кулаке до боли. Смогу ли я…? Дорогу к свободе, скорее всего, придется прокладывать путем кровопролития.
Я оперлась обеими руками на стол посередине кухни и прикрыла глаза. Вспомнила, как прошлым вечером на меня обрушился поток грязи в самом прямом смысле. Так ко мне никто не относился. Я думала, толпа меня растерзает. И они, правда, готовились сделать это, но не посмели при Иваре. А теперь Ивара нет. Я одна. И я буду защищаться…
— Здравствуйте! — пропищал детский голосок.
От неожиданности пальцы разжались, и нож зазвенел по столу. Мальчик лет четырех стоял на пороге и держался одной рукой за дверь. В темных глазенках, так похожих на Милу и Лекса вместе взятых, сквозило любопытство. Смазливое личико, нос-пуговка, взлохмаченные черные волосы. Тигр на полосатой футболке и пустая кружка в другой руке.
— А как вас зовут? — поинтересовался ребенок.
Я посмотрела на нож, которым совсем недавно собиралась орудовать, и сползла на стул.
— Кира.
— Тетя Кира, а ты нальешь мне воды? — мальчик протянул кружку.
Я потерла лоб. Никогда не видела детей лекхе. Или он не такой? Фамильяр нигде не появился. На вид ребенок выглядел совсем обычным.
— Нальешь? — нетерпеливо повторил он. — Мама пошла на двор белье вешать, а она не велит самому к чайнику лезть.
Мама. Мила — его мать? Кто тогда отец? Ивар? Лекс? Господи, Лекс, скорее, ее брат. Кто-то другой? Мне предстоит увидеть еще одного лекхе? Почему у Ивара тогда своя комната в этом доме?
Я поднялась, взяла у мальчика кружку и налила воды. Ребенок встал рядом, доверчиво поблескивая глазенками. Обеими руками схватил посудину и начал жадно пить.
— А как тебя зовут? — поинтересовалась я.
— Никита.
— А где твой папа?
— У меня нет папы, — беззаботно произнес он и поставил кружку на край стола, очень близко, и я машинально отодвинула ее подальше, чтобы не упала. — А где твой фамильяр?
Я слабо улыбнулась. Никита принял меня за свою.
— У меня нет фамильяра.
— Это потому что у тебя цепь? — он показал на кандалы.
— Нет, — я присела на корточки, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. — Это потому что я — охотник, а не лекхе.
Рот ребенка испуганно округлился. Он отступил на шаг назад, но увидев, что я не двигаюсь, осмелел.
— Ты обманываешь, тетя. Охотники не такие. У них большие клыки и огромные ноги, они волосатые и вонючие, у них много опасного оружия, и они убивают любого, кто попадется им на глаза. Они как злой волк из сказки про трех поросят, — Никита кокетливо похлопал длинными ресницами. — А ты — симпатичная, как принцесса.
Я горько усмехнулась.
— До недавних пор я то же самое думала про лекхе, малыш.
— Так где твой фамильяр? — упрямо повторил он.
Пришлось срочно придумывать что-то убедительное для детского разума.
— Он исчез, — пожала я плечами. — Просто испарился.
— Как у дяди Ивара?
— Да, — я погладила его по тонкой ручке. — А кем тебе приходится дядя Ивар?
Ребенок задумчиво почесал висок.
— Он — мой дядя. Но не такой, как дядя Леша. Дядя Леша — мне родной. А он — просто дядя. Он здесь как король. Все его слушаются. Только мама не слушается. Она кричит на него и называет идиотом. Как вчера.
Вчера? Что-то подсказывало мне, что Ивара назвали идиотом из-за меня. И правильно сделали.
— А дядя Ивар тоже кричит в ответ?
— Нет. Он сжимает кулак вот так, — Никита потряс кулачком перед моим носом. — И говорит: «Слушайся меня». И тогда мама слушается. Но потом, уже вдвоем с дядей Лешей, все равно называет его идиотом.
— А почему он живет в вашем доме?
Ребенок посмотрел на меня так, будто я спросила, не шел ли вчера дождь из лягушек.
— Потому что ему негде жить. Мы его приютили.
Король, которому негде жить. Я приложила руку к разгоряченному лбу. Что же мне со всем этим делать?
— Никита! Быстро отойди от нее!
Разъяренная Мила ворвалась на кухню, схватила сына и оттащила от меня, спрятав себе за спину. Ребенок испугался и захныкал, а его мать сверкнула глазами на нож, потом на меня.
— Я просто собиралась почистить картошку, как ты и сказала! — попыталась оправдаться я.
— Да что ты говоришь? Таким ножом ее не чистят!
И сразу же сзади в спину ударило мохнатое тело ее кошки. Раздалось шипение и угрожающее мяуканье. Острые когти впились в меня. Резкая боль. Я закричала. Закинула руки за голову. Схватила животное за шкирку и с размаху швырнула через себя в кухонный шкаф. Кошка плашмя впечаталась в дверку и грохнулась на пол. Удар получился такой силы, что будь она обычным зверем — наверняка переломала бы себе что-нибудь. Но фамильяр, как ни в чем не бывало, вскочил на ноги, готовый к новой атаке.
— Мила! Прекрати! — в дверях показался Лекс. Судя по одежде, он явился с улицы и, видимо, только вошел в дом и бросился на шум. — Вон отсюда! Я сам разберусь!
Никогда еще я не была так рада видеть этого лекхе. С облегчением выдохнула. Кошка успела здорово расцарапать меня, на спине чувствовалось невыносимое жжение.
Мила недовольно фыркнула на брата.
— Не смей приближаться к моему ребенку! — пригрозила она мне напоследок, а потом увела Никиту прочь.
Было слышно, как, удаляясь, Мила продолжает ругать плачущего сына и запугивать тем, что я хотела его убить. Кошка побежала за ними, победоносно подняв трубой хвост.
Лекс оглядел кухню, тоже задержался взглядом на ноже.
— Я не собиралась нападать на ребенка. За кого вы меня принимаете? — возмутилась я.
— Тише, охотница. Я верю. Чаю будешь? А бутерброды? — он спокойно взял нож со стола, убрал в подставку и поставил на огонь чайник. — Я вот точно буду.
Со вчерашнего дня у меня маковой росинки во рту не было, и я с благодарностью кивнула. Села на стул, наблюдая, как Лекс щедро, по-мужски, отрезает большие ломти хлеба, вынимает масло и сыр из холодильника. Орудовал он ловко, я даже залюбовалась.
— Почему ты так легко поверил мне? — я хотела добавить «в отличие от Милы», но сдержалась.
— Думаешь, не стоило? — намазывая кусок хлеба маслом, он обернулся через плечо, глянул лукаво.
Я пожала плечами.
— Мила права. Таким ножом не чистят картошку. Я специально выбрала самый большой.
