— Мы не были представлены, Ливия. Но о вас знает весь Эрнхейм, а вот мне, пожалуй, лучше назвать свое имя, — она грустно улыбнулась. — Хелена.
— Просто Хелена? — слова сами сорвались с языка.
Она покачала головой.
— Маркиза Ланге. Была когда-то, но это было безумно давно. Сейчас я просто Хелена или фаворитка его величества. Других имен у меня нет.
Не дожидаясь ответа, она повернулась, указывая на портрет, на котором был изображен темноволосый мужчина. Отец Хьяртана! Сходство было настолько очевидным, что я на мгновение лишилась дара речи, разве что было видно, что портрет этого мужчины писали, когда он уже был в возрасте.
— Их величества Снежные никогда не спрашивают, они просто берут, что им нравится. То, чего желают. Так было всегда. — Хелена вновь перевела взгляд на меня. — Хьяртан приехал в гости к моему отцу, когда я только вышла на свой первый бал. Он меня захотел — и вот я здесь. Несмотря на то, что у меня был жених. Который меня любил. Которого любила я.
Я не нашлась, что ответить на ее откровения, а Хелена уже продолжала:
— Не думайте, что я сошла с ума, Ливия, или навязываюсь вам в подруги. Мне просто не с кем больше поговорить. Все, кто меня здесь окружает, тотчас донесут ему любое мое слово, даже те, кто притворяется друзьями. Я научилась выживать и быть как они, но…
Она кивнула в сторону высоких арочных дверей, пока что закрытых:
— Пройдемся?
По этому залу, портретной галерее, в самом деле можно было гулять. Мы вместе направились вдоль стены, на которой и женщины, и мужчины с портретов взирали на нас снисходительно и свысока.
— Мы с Эггартом были знакомы с детства. Многие считали это детской привязанностью, которая, когда мы повзрослели, перешла во влюбленность, но… Я-то знаю, чем это было для меня. И, я уверена, для него. Когда его величество пожелал видеть меня своей, Эггарт не оставил попыток меня вернуть. Он поехал за мной в Эрнхейм и… лучше бы не приезжал. Нам даже не позволили увидеться толком, а спустя два месяца он погиб в битве с гротхэном. Оказался на передовой.
Хелена говорила тихо, будто каждое слово давалось ей с большим трудом, а, закончив рассказ, замолчала, и теперь между нами снежно-туманной завесой упала эта давящая тишина.
— Не думаю, что… — Я все же попыталась ее нарушить, но слова отказывались подбираться. — Не думаю, что это сделали нарочно.
— О нет, это сделали нарочно. Его величество не любит делиться игрушками. — Она повернулась, и в глазах ее сверкнули злые слезы. — Не любит и не желает. Он избавляется ото всех, кто так или иначе смеет взглянуть на любую его куклу.
То ли от ее тихой, звенящей ярости, то ли от моих собственных мыслей, меня обожгло льдом изнутри. Обожгло и затрясло еще сильнее. То есть Душан изначально был обречен? Не потому, что пытался со мной сделать, а потому, что меня захотел его величество. Я сцепила и без того ледяные руки, чтобы они не задрожали у нее на глазах.
А мы, тем временем, уже дошли до конца галереи и повернули обратно. Воины безмолвными статуями стояли там, где я попросила их остаться, но было видно, что они не сводят с нас глаз.
— А ваш отец? — Я вдруг подумала о своем. Он бы ни за что не оставил меня вот так… в чертогах Снежного. И при мысли о том, что могло бы произойти тогда, мне стало еще холоднее.
— Мой отец… — Хелена горько усмехнулась, подтверждая мои сомнения. — А что он мог сделать? Пойти со своей маленькой армией на его величество? У него остались два сына и дочь, мои брат и сестра, мама… Я бы и сама не позволила ему этого. Не позволила бы отцу умереть за меня, а моей семье — лишиться всего, что они имеют.
— Вы так говорите, будто Хьяртан Эртхард чудовище, — вырвалось у меня.
Хотя я сама же вчера вечером считала его чудовищем. Снежным чудовищем с куском льда вместо сердца и стужей вместо души.
— Ну что вы, — Хелена передернула плечами. — Он всего лишь такой же, как его отец. Привык к тому, что все для него, а если что-то не для него — надо это подмять, раздавить, уничтожить. Его старший брат, вы же знаете, от другой матери. Эта девушка тоже была из знатного рода, но ее сыну досталась участь бастарда, пусть и признанного отцом. А его жена… Ей просто приходилось терпеть все, что происходило у нее под носом. Терпеть, глотать обиду за обидой…
Мы как раз проходили мимо портрета отца Хьяртана, и молодая женщина хищно раздула ноздри.
— Думаете, его волнует моя судьба? О том, что я никогда уже не смогу создать семью с порядочным нордом? Просто потому, что на меня никто не посмотрит, потому что я… — Она не договорила, а после секундного замешательства неожиданно спросила: — Вы ведь знаете ту историю с казнью его фаворитки?
— Чьей? — переспросила я, чувствуя, как сердце в груди стынет от ужаса. — Его величества?
— Да нет же, — отмахнулась Хелена. — Его отца. Эту женщину привезли в Эрнхейм, кажется, из-за ее силы. Изначально. А потом…
Женщину. Привезли в Эрнхейм. Из-за ее силы.
Нет, не может такого быть!
— Как ее звали? — перебила я, совершенно не заботясь о церемониях.
Хелена приподняла брови:
— Женщину? Не помню. Да и какая разница? Важно то, что она отказала ему, и…
Голос фаворитки доносился до меня, как из глубокого сугроба. Хотя сейчас мне показалось, что это не сугроб, это целая лавина сошла и накрыла меня. Пленница с магической силой… Моя мама? Отец Хьяртана захотел сделать ее своей игрушкой, и она ему отказала. А может быть, посчитал опасной ее магию… Или…
— Ливия, что с тобой?! Ты побледнела! — все-таки донесся до меня голос Хелены. — Пойдем! Быстрее, к окну…
Она чуть ли не силой схватила меня за локоть, подтащила к окну. Рванула на себя тяжелую створку, и в лицо мне ударил морозный воздух. А вместе с ним осознание, что там, за этим ларговым окном, происходит. Точнее, что там произойдет. Сейчас.
— Фу, — едва глянув туда, Хелена скривилась. — Нашли развлечение… Казнь. Ненавижу.
Она отвернулась, а я вцепилась руками в ледяную раму. Это что же, и мою маму… вот так, на глазах у всех?! И никто не вступился? Никто… из всей этой толпы?! Не потому ли она мне сегодня снилась? Не потому ли просила остановить… это убийство!
Меня затрясло так, что Хелена даже отшатнулась.
— Ливия, тебе нужен целитель!
— Нет. Мне нужно туда!
Оттолкнувшись от рамы, я шагнула к застывшим воинам.
— Проводите меня на место казни! Сейчас же!
— Нэри Селланд…
— Мне запрещено на ней присутствовать?
— Нет.
— В таком случае ведите!
Воины не стали возражать и расступились, открывая передо мной двери. Дорога показалась бесконечной, но еще бесконечнее была страшная мысль о том, что я буду делать, когда там окажусь. Что?! Да неважно что! Я должна это остановить! Должна немедленно прекратить этот кошмар, который… Перед глазами стоял Душан, которого привязывали к столбу, а потом вдруг как вспышка возникла моя хрупкая беззащитная мама. Это отозвалось таким огнем в груди, что я на миг потеряла возможность дышать, а в следующий миг мы уже вышли во внутренний двор.
Я едва шагнула вперед, когда отвратительный звук рассекающего воздух хлыста и удар совпал с криками Душана.
— Остановитесь! — Разумеется, мой голос потонул в гуле толпы, а воины преградили мне дорогу.
— Вам нельзя к придворным, нэри Селланд!
А что мне вообще можно?! Как я остановлю этот кошмар?!
Очумевшие лица людей, пришедших посмотреть на чужую кровь, вопящий Душан, три его совершенно праздных снежности на возвышении. Но больше всех выделялся, конечно, он. Хьяртан-Киллиан Эртхард с ледяным взглядом и застывшей на лице хищной маской: и во взгляде, и на лице Снежного читался смертный приговор моему сводному брату.
Так же, как когда-то на лице его отца… приговор моей матери.
Очередной удар заставил меня на миг зажмуриться и вздрогнуть, как будто хлыстом полоснули меня, а в следующее мгновение… Я вдруг широко распахнула глаза. Я должна что-то сделать… должна, должна! Эта мысль билась внутри меня вместе с ударами сердца, выжимая воздух из легких по капле, как вдруг… Огонь, сжигающий изнутри, хлынул сквозь меня ослепительным светом.
