— Как вы себя чувствуете? — спросил он, не сводя с меня пристального взгляда и делая вид, что не слышал, как я назвала его ведьмаком. — Головокружения, внезапные вспышки агрессии, плаксивость?
— Нет. Ничего такого.
— Очень хорошо, что вы привезли госпожу Уиллоу в «Убежище», — одобрительно произнес доктор Пелегрини. Мы вошли в гостеприимно распахнутые двери клиники и оказались в просторном холле. За высокой стойкой сидела девушка в темно-синем халате и энергично стучала по клавишам печатной машинки, за ее спиной возвышались стеллажи с карточками больных. По широкой лестнице, которая вела на второй этаж, спускалась старушка на ходунках: рядом шел парень в форме, который ее подстраховывал. Двое таких же парней беседовали чуть в стороне, под раскидистым деревцем в большом горшке. Одним словом, это была самая обычная больница — чисто, аккуратно, никогда не подумаешь, что тут проводят эксперименты над ведьмами.
Но я понимала, что обольщаться не следует.
Пелегрини подошел к стойке регистрации и распорядился:
— Позовите доктора Гварнери, она сейчас свободна, — обернувшись ко мне, он объяснил: — Это один из наших лучших специалистов, она проведет осмотр и скажет, что делать дальше. Повторюсь, хорошо, что вы сейчас здесь. Это не тот случай, на который можно махнуть рукой.
Энцо кивнул — сейчас я смотрела на него и не видела в нем того человека, которого успела узнать. Все живое, все, способное дышать и чувствовать, исчезло без следа — и только это могло сейчас нам помочь.
— Это мой долг, — произнес он. — А я всегда его выполняю.
Доктор Гаэтана Гварнери, черноволосая, смуглая и голубоглазая, оказалась старше меня на пару лет — быстро выйдя в холл, она обменялась с нами приветствиями и предложила мне сразу же пройти в ее кабинет. Уходя, я обернулась; Энцо по-прежнему разговаривал с Пелегрини, и я поймала его взгляд, безжизненный и жесткий.
Все правильно. Я не была для него человеком. Все это время он мог просто притворяться добреньким — да хоть бы и в исследовательских целях.
Все правильно. Иначе мы отсюда не выберемся.
Кабинет доктора Гварнери был на втором этаже — открытые окна выходили в сад, весело шумевший зеленью, на стенах висели дипломы и аттестаты в золотых рамках: хозяйка кабинета училась в Королевской медицинской академии и там же получила степень доктора наук. Я заинтересованно принялась рассматривать безделушки в шкафу: фарфоровые фигурки пастушков и пастушек, причудливые раковины, какие-то черные треугольные зубы — набор был каким-то странным, и я сказала:
— У вас тут прямо собрание диковин и редкостей.
Фарфоровая пастушка с барашком и ископаемый зуб, на мой взгляд, были диким сочетанием. Гаэтана улыбнулась.
— А, это мне дарят пациенты, когда выздоравливают. У каждой вещицы своя история, расскажу как-нибудь при случае.
— Я смогу подарить вам коробку черничных кексов, но я не чувствую себя больной, — ответила я. Гаэтана была наполнена каким-то свежим южным очарованием, на нее нравилось смотреть, и с ней было приятно говорить, но я напомнила себе, что не нужно развешивать уши.
Я в логове врагов. Возможно, эта милая улыбчивая девушка с унизанными пестрыми браслетами руками вынимает кусочки мозга больных через нос.
— Значит, Гексенхаммер? — поинтересовалась Гаэтана. Усадив меня в кресло, она принялась изучать предметы в сверкающей металлической кувезе — большую часть составляли разноцветные кристаллы, подвешенные на серебряные цепочки. — Вы уникальный случай, еще не было ведьмы, которая после этого выжила бы.
Я кивнула. Гаэтана выбрала янтарно-желтый кристалл, подошла ко мне и принялась покачивать его на цепочке над моей головой.
— Наверно, мне просто повезло, — предположила я. — А Чинции нет.
— Ох, Чинция… — вздохнула Гаэтана, продолжая раскачивать кристалл. Голову наполнил мягкий звон, тело сделалось каким-то чужим, и в воздухе перед нами поплыли серые картинки — то, что я увидела, было похоже на разрезанный грецкий орех, и я не сразу поняла, что рассматриваю собственный мозг.
— С ней все так плохо кончилось, — продолжала Гаэтана. — А ведь она уже была на пути к выздоровлению, и тут такое… Головные боли бывают? Повышение или понижение давления?
— Нет. Я раз в год прохожу медицинское обследование по протоколу инквизиции. Ничего страшного.
Гаэтана кивнула. Серые картинки выстроились в ряд; не опуская цепочку, она прищурилась, всматриваясь в них.
— Патологических изменений мозга нет, — сказала она, — но, как и у всякой ведьмы и всякого инквизитора, есть определенные особенности гипофиза. Вы колдуете?
— Нет. Я законопослушная ведьма, — я невольно напряглась, предчувствуя, что следующим номером программы будет предложение выцарапать этот гипофиз из моей головы.
— Это очень благоразумно, — одобрила Гаэтана, убрала кристалл, и картинки рассеялись. Она села за стол, придвинула к себе чистые бланки врачебной карты и принялась заполнять их быстрым почерком, не переставая говорить: — Знаете, современная медицина склонна считать ведьмовство не дьявольским порождением и не проклятием, а болезнью, которую можно излечить. Вы правильно делаете, что отказываетесь от колдовства, но отказ это еще не все. Болезнь дремлет в вас, и неизвестно, когда она очнется.
— Возможно, тогда, когда понадобится спасать людей, — нахмурилась я. — Мы с Энцо Сабророй были вынуждены сражаться с тем существом из моря, которое создала Чинция.
— Это героический поступок, — совершенно серьезно согласилась Гаэтана. — Но сами подумайте, понадобится ли подобное геройство, если в мире однажды не будет ни ведьм, ни инквизиторов? Нужны ли лекарства от раковой опухоли, если их не станет?
— Полагаете, то, что у меня в голове, это раковая опухоль?
— В определенном смысле, — кивнула Гаэтана. — Вы правильно делаете, что контролируете ее, но разве вам не хочется просто жить? Вы упомянули черничные кексы. Занимаетесь сладостями?
Я утвердительно качнула головой.
— Кексы, ананасовые торты и манговое суфле. Я работаю в кафе, создаю десерты.
Гаэтана мечтательно улыбнулась.
— Звучит просто сногсшибательно. Но я уверена, что у вас слишком много проблем, чтобы вы могли просто посвятить себя вашему искусству. И они связаны с тем, кто вы есть.
Тут было трудно спорить, особенно вспоминая свиней, Ханибрук и добрых горожан, которые совсем недавно пытались меня скормить своим чудесным питомцам. Гаэтана пристально посмотрела мне в лицо и продолжала:
— И вот представьте, что никакой угрозы больше нет. Никто не тычет в вас пальцем, не обвиняет в своих проблемах просто потому, что вы это вы. Никаких угроз, никаких унизительных регистраций — просто обычная человеческая жизнь. Вас не будут мучить и испытывать огнем.
— И вы знаете, как это сделать? — полюбопытствовала я. Гаэтана едва уловимо улыбнулась.
— Я и мои коллеги уверенно идем по этому пути.
— И есть ведьмы, которых вы исцелили? — поинтересовалась я, надеясь, что сейчас и в самом деле выгляжу заинтригованной. — Или инквизиторы?
— Вы сказали про кексы, — улыбка Гаэтаны сделалась заговорщической. — Как насчет испечь несколько? Заодно и побеседуем в более непринужденной обстановке.
Кухня в «Убежище» оказалась большой и очень уютной. Двое поваров раскладывали еду по тарелкам, их помощники расставляли по столам куриный суп и жаркое с картофелем. Не переставая дружелюбно улыбаться, Гаэтана провела меня к свободному столу и сказала:
— Иногда мы с пациентами готовим все вместе. Это очень полезно — люди расслабляются, сразу видят результат своего труда, чувствуют себя нужными. Итак, Эрна, что же нам нужно для кекса?
Я как-то вдруг почувствовала себя не свободным и ни в чем не виноватым человеком, а пациенткой, которая была полностью во власти врача. Врач мог улыбаться, врач мог быть приятным и милым, но только он решал, когда откроются двери, и отсюда можно будет выйти.
