подбородок и огромные глаза, смотревшие на меня с насмешкой и… радостью? Что-то в выражении этой мальчишеской физиономии виделось мне ироничного, со смесью радости и злости одновременно.
– Никак язык от удивления проглотила, госпожа графинька? – ехидно поинтересовался паренек и отступил на пару шагов к дивану. – Я же сказал, что не удержат, не будь я Ясенем.
Так, это дерево на вид едва ли старше Миры. Понятия не имею, что он тут забыл и как вообще пробрался, но угрозы я от него не чувствовала, а потому можно вступать в диалог.
– Добрый день, – чинно сказала я, расправив складки платья и опустившись в свое рабочее кресло. – Чем обязана?
– Греттка, ты чего? – вытаращился на меня подросток. – Не рада меня видеть?
– Когда тебя так пугают и зажимают рот, мало кто обрадуется, – логично отметила я, продолжая разглядывать незнакомца.
– А… Ну, прости. Ты бы точно голосить начала, если вовремя не пресечь, не кляп же тебе в рот совать, – чуть улыбнулся Ясень. Его взгляд на секунду изменился, став чуть более внимательным, но в то же время внимание принадлежало будто не мне, а комнате.
– Можно было войти через парадный вход как гость, – пожала плечами я.
– Ага, что б меня тут же повязали? Что я, совсем воды нахлебался, такую муть творить? – возмутился подросток, откидывая со лба длинную кучерявую челку.
Звук открываемой двери отвлек меня от напряженной мысли «А что же говорить дальше?». Ворвавшаяся со скоростью урагана Мира начала тараторить еще до того, как переступила порог комнаты:
– Госпожа, нужно поставить вашу личную печать на все именные таблички, и прочитать все ответные письма на приглашения, прописать рассадку гостей, и выбрать десерты для уличных беседок, и… Вы очень нужны! – сложив руки в молитвенном жесте, отчаянно выдохнула служанка.
Мы с моим невольным гостем обернулись к двери, и Мира вскрикнула, мгновенно зажав себе рот.
– Ясень? Это и правда ты? – шепотом спросила моя камеристка, толкая локтем дверь.
– Правда я, Мируша, – улыбнулся паренёк.
– Но как, – от избытка эмоций Мира всхлипнула. – Как тебе удалось бежать?
– Ха, обмануть этих дубоголовых стражей, да сигануть в лес на стоянке много ума не надо, – самодовольно хмыхнул мальчишка. – Повезло, что ночью дождь шел, следы замел. А там по лесу, по лесу до ближайшей деревни. Попросил местного золотаря меня схоронить в телеге с дер… с этим самым, так и въехал в наше графство. И пусть кто попробует сказать, что способ де плебейский, – повысил голос паренек, с вызовом косясь на меня.
Я опять пожала плечами. Не знаю, кто он, откуда бежал и почему его искали, но в сохранении своей свободы все средства хороши. А так даже запаха не заметно.
– Но как же ты теперь будешь? – с тревогой спросила служанка, оборачиваясь на шумевшую за дверью прислугу.
–Не знаю. Теперь я во владениях её светлости и ей решать, голову мне с плеч за позор или схоронить на время хотя бы, – хитро стрельнул в меня глазами юный нахал. Нет, прекрасно это он придумал на меня ответственность переложить, однако!
Стоп. Позор? В голове у меня предупреждающе щелкнуло. Уж не тот ли позор, который Мира в животе сейчас носит? Я с подозрением посмотрела на пацана. Надо бы как-то потихоньку выяснить, что это за дерево и как оно попало сюда.
– Госпожа-а-а-а! – коридор наполнился криком шебутной и непоседливой Калисы. – Госпожа Маргаре-е-е-е-т!
– Прячься! – заполошено прошептала моя камеристка и не успела я моргнуть, как на диване возникла непримечательная куча тряпья. Ничего себе, как это он так сделал? Вот это партизан!
– Госпожа! – резко распахнувшаяся дверь едва не прилетела по попе Мире. – Ваша светлость, надо расположение беседок утвердить и парадные ливреи лакеев глянуть!
Громкий рыкающий звук голодного желудка эхом отразился от слов прислуги. Мы переглянулись с Мирой, вспоминая недавний сытный перекус из кулебяки и компота, который служанка протащила в мои покои мимо экономки, прячась, как заправский ниндзя.
– Проголодались, Ваша светлость? Подать трапезу сюда или изволите кушать в столовой? – сочувствующе спросила Калиса.
– Сюда, –мигом сообразила я. – Грибной суп, что был сварен утром, кулебяку, ягодный сок и кексы.
– Сию секунду, госпожа, – поклонилась горничная, чуть не впечатавшись лбом в косяк. А не надо кланяться и разворачиваться одновременно.
– Это вы хорошо придумали, – мечтательно раздалось с дивана. – Уважаю таких радушных хозяек.
– Ты еще, клят, не выступай! – сердито замахнулась на него полотенцем моя помощница. – И так госпоже проблем полон рот в обеих горстях принес, так еще и наглости хватает с господского стола угощаться!
– А чего я? – возмутился пацан. – Три дня мхом подножным перебивался да грушами кислыми, что в лесу растут! В деревне ни одна падла корочки хлеба не дала, пожалели харчей, сквалыги сельские! Что теперь, с голоду подыхать от того, что родословной не вышел?!
– Так, – вмешалась я. – Хватит, тут вам не там! Мира, стыдно жалеть гостю еды. Гость, стыдно пререкаться с хозяевами. А сейчас затихли, как утопленники в проруби, претворились ветошью и не отсвечиваем.
– Вот, леди, приятного аппетита, – громыхая подносом с посудой, в комнату вошла служанка, являя нам свой худощавый тыл. Правильно, больше ведь нечем дверь открыть, только так – стратегически важной частью, заодно продемонстрировав свое отношение ко всем этим блахародным. Уважаю, тонкий стеб. – А все ж таки потом спуститесь в людскую, вдруг мы опять все перепутали.
Тоже мне, бухгалтерия. Неделю назад такого в доходных книгах наворотили, что батюшка чуть экспорт вин из графства не завернул – очень уж расходное занятие выходило, согласно записям. Хорошо, что я тряхнула его управляющего и уговорила отправить доверенных лиц на местные винзаводы с целью прокурорской проверки и контрольной закупки одновременно. И во всем разобрались, как миленькие. А мне после тех разборок очередной гранатовый гарнитур перепал от отца.
– Садись и ешь, – велела я Ясеню, убедившись, что шаги затихли по коридору, а дверь в комнату плотно заперта на внутренний замок.
– Умнямн… блаводавствую, – невнятно пробурчал парень, пытаясь впихнуть в себя всё и сразу. Сердобольная Мира подкладывала ему куски кулебяки и только тяжело вздыхала, разом выдавая свое истинное отношение к пареньку, скрытое за маской недовольства.
– Там
