даже сама испугалась, насколько пусто сейчас мне было без него, даром что умом прекрасно понимала: он просто отсыпается дома. Да даже если не отсыпается, могут ведь у человека быть свои дела, кроме как неотлучно находиться со мной?
Но сама собой вспомнилась вчерашняя с ним ссора. Точнее, размолвка, которая могла бы стать ссорой, не захоти он понять меня. И ее причина.
Был ли в словах нищенки намек, или я услышала то, что хотела услышать?
Я еще раз мысленно воспроизвела все, что случилось вчера. Растерянность и самый настоящий страх на ее лице, обращенном к Родерику. Слова, что были сказаны. Намек?
Не намек. Намечище.
Тогда почему я пропустила его мимо ушей и так долго не вспоминала? Да, хватало поводов для тревог и волнений, но разве я всю жизнь не мечтала узнать, кто я и откуда? Найти своих родителей, если они живы?
Так почему сейчас… я остановилась, пытаясь отдышаться. Ни разу за все время я не останавливалась, пока не добегу до конца, как бы тяжело ни было, а сейчас оставалось еще полтора круга. Я выругалась, поняв, что мне не хватало воздуха не из-за усталости: страх выел его из легких.
Страх узнать, кто мои родители.
Вернуться в ритм получилось не сразу, и какое-то время мне было не до размышлений, но потом и ноги, и мысли понеслись с прежней скоростью. Так почему же меня так пугает возможность узнать, кто я?
Потому что, понимая всю глупость детских надежд – мои родители окажутся богатыми и знатными, и потеряли меня из-за какого-то чудовищного несчастья – я все еще хранила в себе эти надежды.
Нет, не «все еще». Они ожили сейчас. Надежды, что каким-то чудом я окажусь равной человеку, в которого меня угораздило влюбиться.
Но ведь Родерик в самом деле видит во мне равную! Он сказал, что помнит о моем происхождении, но все равно любит меня! И если он отвернется от меня только потому, что я на самом деле окажусь незаконнорожденной дочерью уличной нищенки – чего стоят его слова о любви?
– Стоп, – велел Этельмер.
Я остановилась, обнаружив, что отмеренные круги закончились, а я, занятая своими мыслями, этого не заметила.
– Все на турник, – велел он моим однокурсникам.
Я двинулась к турнику, но преподаватель окликнул:
– Лианор, на пару слов.
Я присела рядом с ним, пытаясь прогнать ощущение, будто первый мой учебный день повторяется. И пусть сегодня мои мысли смущены не новой обстановкой и незнакомыми людьми, от этого не легче.
По крайней мере, драки сегодня не будет. Родерика нет, и с Карлом он не сцепится.
– Я видел, что тебе пришлось встать и отдышаться, – сказал Этельмер. – Арест отразился на твоем здоровье? Если так, сходи к Агнес.
– Задумалась и перестала следить за ногами и дыханием, – призналась я.
– Такое случается поначалу, – кивнул Этельмер. – Целитель точно не нужен?
– Нет. Все хорошо. Спасибо за беспокойство.
– Хочу сказать тебе: ни один из преподавателей боевого, с которыми я разговаривал, не поверил в твою виновность.
Надо было радоваться, но я огорчилась: если даже преподаватели сплетничали обо мне, то уж студенты подавно.
– Конечно, твой арест наделал много шума, – подтвердил Этельмер мои невеселые мысли. – Понимаю, тебе неприятно это слышать. Сейчас наверняка хочется спрятаться, не показываться никому на глаза, пока все не утихнет. Но это худшее, что ты можешь сделать. Живи как жила, оставайся на виду, и сплетни утихнут, потому что их нечему будет подпитывать.
– Спасибо. Так и поступлю.
То же самое говорил Родерик. То же самое сказал мне вчера перед самым уходом Алек: «Выше нос, и пусть сплетники захлебнутся собственной злостью».
– И помни: ты не обязана оправдываться, объясняться и кому-то доказывать свою правоту.
«Не оправдывайся и не жалуйся,» – вспомнила я.
– Не обязана поддерживать разговор, который тебя тяготит, с человеком, который тебе неприятен.
– Разве это не будет грубо? – удивилась я.
– Я не говорил о грубости. Но быть вежливой – не значит быть удобной в ущерб собственным интересам. Подумай об этом.
– Спасибо.
– Не стоит. А теперь на турник.
С турником у меня не ладилось. Как я ни старалась, чисто подтянуться мне удавалось на два раза меньше, чем нужно было для получения минимального балла на семестровом зачете по физической подготовке. Еще один раз я могла сделать, дергаясь и извиваясь, как червяк на крючке. Итого несчастных семь раз – даже если не вспоминать, что последнюю попытку мне не зачли бы в любом случае – вместо необходимых восьми. Я не жаловалась: мне, как девушке, и без того давали поблажку – парням нужно было сделать почти вдвое больше. И не теряла надежды, даже за прошедшую дюжину дней почти все упражнения стали даваться легче. Ненамного, но и это «немного» радовало. До конца семестра еще уйма времени, еще все получится.
Повиснув после шестой попытки, я начала подтягиваться седьмой раз, и тут чьи-то руки подхватили меня под бедра, подталкивая вверх. Взвизгнув, я лягнулась. За спиной раздался сиплый вздох. От неожиданности пальцы разжались, и я свалилась, чудом устояв на ногах. Обернулась.
Рыжий Карл отступал, схватившись за живот.
– Ты чего? Я же помочь хотел!
– Обойдусь, – прошипела я.
В конце концов, даже Родерик не позволял себе хватать меня на людях.
– Да ладно, чего ты такая злая!
– Карл, тебе заняться нечем? – поинтересовался вернувшийся Этельмер.
– Я помочь хотел! Ну подумаешь, за мягкое место поддержал! А она в крик!
А ведь будь сегодня Родерик, рыжий бы не рискнул лезть с «помощью». Что ж, Рик не сможет присматривать за мной вечно, так что не стоит забывать, как постоять за себя.
Хотя чего греха таить – чувствовать себя маленькой и слабой рядом с большим сильным мужчиной, способным вытащить меня даже из тюрьмы, было приятно.
– Лианор, ты просила помочь? – спросил преподаватель.
– Нет. И я как-нибудь справлюсь без того, чтобы меня хватали за…
– Ой, нашлась недотрога! – перебил Карл. – В тюрьме, поди, как только не разложили!
Я влепила ему пощечину, забыв, что совсем рядом стоит преподаватель и, значит, о случившемся непременно узнает декан. Впрочем, не думаю, что, помни я об этом, остановилась бы. Как и зная, что Карл сильнее и опытнее, и, если захочет ударить в ответ, размажет меня в полминуты. Некоторые вещи просто нельзя спускать с рук – и плевать, какую цену придется за это платить.
Карл побагровел, сжав кулаки, качнулся вперед. Замер, косясь на Этельмера. Тот покачал головой.
– Это были очень неосторожные
