— Да.
— Ты стал больше?
Он дрогнул, когти впились в книгу в его руке. Перед ответом Александр заставил себя расслабить руки.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ты выглядишь больше. И когда я была в твоей комнате, казалось, что мышцы и кости в твоем теле двигаются сами.
Она заметила? Приступ был таким плохим?
Он не хотел, чтобы она знала, что он стал больше. Что за одну ночь каждый месяц он становился больше и страшнее. Со временем он станет чудищем, в котором нельзя будет узнать человека.
Но в этот раз, что странно, больше всего изменились ноги, хотя боль сосредоточилась в торсе. Он убрал их в сторону, чтобы она не видела, но у него уже не было ступней. Теперь у него были лапы с подушечками.
— Вряд ли я стал больше с той ночи, — соврал он.
— Хм, — отозвалась она и посмотрела на книгу в своих руках.
Хорошо, что она закрыла тему. Теперь ему не нужно было объяснять, что это значило, да он и не мог. Его язык прилип бы к нёбу, слова сковали бы цепи внутри его тела.
Она молчала не долго.
— Ты не можешь скрыть факт, что стал больше, понимаешь?
— Я не скрываю.
— Пытаешься. Но ты стал намного больше. Твоя грудь, плечи… и все остальное. И ты можешь прятать ноги под кресло сколько хочешь, но я вижу, что они изменились.
Она была слишком внимательной. Откуда взялась ее храбрость? Она должна была бояться его. Чудище в нем хотело напомнить о ее месте, и что оно было под ним.
Мужчина в нем, который проснулся, когда она коснулась тела в гробнице, соглашался. Было бы приятно, окажись она под ним.
Он не знал, как справляться с этими эмоциями. Александр и злился, и возбуждался. Он не мог оставаться дольше с ней в этой комнате, иначе совершит глупость и пожалеет.
Он резко встал, раскрыл рот, чтобы выдумать оправдание, позволяющее ему покинуть ее и ее вопросы. Но он не успел заговорить, заметил темную точку на горизонте. Она неслась к окнам библиотеки так быстро, что он едва успел броситься вперед.
Он подхватил Амичию, развернул ее и широко раскрыл крылья. Нечто пробило окна библиотеки. Осколки били по его крыльям, уколы боли нельзя было сравнить со страхом в его венах.
Она была в порядке? Он успел ее поймать? Стекло сыпалось на них, легко могло навредить ей. Она была слишком хрупкой, чтобы пережить такую атаку.
— Амичия? — прорычал он, отодвигаясь немного, чтобы посмотреть на нее.
Она подняла взгляд, стекло мерцало на ее волосах как звезды.
— Я в порядке.
Его колени ослабели от облегчения. Не из-за того, что без нее у него не будет воспоминаний, а потому что она была в порядке.
Так не пойдет. У него не могло быть чувств к женщине.
Александр отодвинулся и помог ей сесть. А потом он повернулся к Жути, разбившей самое ценное окно и испортившей место, где он был наедине с Амичией.
Жуть-женщина встала с плавным движением, не раскрывающим ее статус. Она была не просто Жутью, а величайшим из его воинов. Она пропала и должна была такой оставаться.
— Вивьен, — прорычал он.
Она склонила голову, ее движения, похожие на птичьи, выглядели странно с раскрытыми крыльями и оскаленными зубами.
— Так ты все-таки запомнил мое имя.
— Зачем ты здесь?
— У меня новости, Король.
— Какие? — он не хотел, чтобы она была тут. Он не хотел ее близко к человеку, который был единственной связью с его старой жизнью.
Вивьен взглянула на человека. В глазах горел желтый огонь жажды охоты.
Александр встал между женщинами.
— Ты отчитаешься в моих покоях.
— За тобой человек, Король.
— И она останется человеком. По моему приказу.
Вивьен щелкнула челюстями.
— Многое изменилось, пока меня не было, — ответила она с рычанием.
— Многое, — он не оглядывался на Амичию, боялся того, что увидит. Вместо этого он поманил своего воина из библиотеки, надеясь, что человеческая женщина была в порядке.
Глава 24
Амичия убирала стекло из волос. Каждый вдох замедлял бешеное биение ее сердца, но она не знала, что думать. Кем была та Жуть? Она еще не видела других, выглядящих так… женственно.
Может, все Жути тут были мужчинами. У этого существа была грудь. Объемная грудь на виду у всего мира. Амичия еще не видела такой уверенности и пренебрежения правилами приличия.
Через секунды после того, как Король и та Жуть ушли, дверь снова открылась, и ворвался Бернард.
— Амичия? — обеспокоено позвал он.
— Тут, — она помахала рукой с улыбкой. — Я в порядке. Ничего не случилось.
Бернард подбежал к ней и провел ладонью по ее телу, стряхивая осколки стекла.
— Она тебя трогала? — спросил он. — Она делала что-то, прилетев сюда и уйдя с Королем?
— Она меня не трогала, — хотя Амичия не понимала, почему он спрашивал. Она не видела раньше их женщин. Остальным сказали не вредить ей, но не этой Жути. Видимо, все дело было в этом.
— Слава богам, — Бернард выдохнул, опустил с облегчением крылья. — Держись от нее подальше. Амичия. Не важно, какой ценой. С этой наедине оставаться нельзя.
— Почему?
— Она опасна, — Бернард покачал головой. — Нет, не подходящее слово. Она оторвет тебе голову, лишь бы стать фавориткой Короля.
В этом не было смысла. У Амичии и не было такого статуса. Король дал ясно понять, что она была тут в плену. Он запер ее с комендантским часом, чтобы следить, где она была. Так с фаворитками не делали.
И кем была эта женщина? Бернард, похоже, боялся ее, и хоть он боялся многого, она не понимала опасений из-за этой Жути, которая была куда меньше него.
— Кто она? — спросила Амичия. — Я не видела ее раньше.
— У них были споры перед тем, как нас послали в Болотце. Она хотела убить всех и покончить с этим. Король хотел всех обратить, и Вивьен возмущалась, что нужно будет кормить много ртов. Когда Король не сдался, она… — Бернард почесал шею. — Никто не знает, куда она ушла, но куда-то ушла.
— Это не объясняет, кто она.
Бернард долго мешкал, и Амичия занервничала. Кем была эта женщина? Из-за чего все ее так боялись?
Наконец, Бернард выдохнул и ответил:
— Я не должен помнить это. Не должен, но… Вивьен когда-то была суженой Короля. Ей было суждено стать его королевой, а потом память как в тумане. Я помню ее, но не ее, и я не помню, что остановило свадьбу. Но она его лучший генерал, он слушал ее. До… — Бернард замолчал.
— До чего? — спросила Амичия.
— До тебя.
— О, — до того, как она пришла в поместье и все изменила. Вот только она не знала, почему все изменилось, или что она вообще сделала. — Ладно.
