ребенком? — осмелившись спросила я.
— Думаю, Он будет рад полакомиться им.
Кто такой Он, я спрашивать не стала. И так понимала, что это тот, кто управляет ими. Но что это за существо, знать хотелось.
Я тихонько застонала, понимая, что схватки учащаются. Тело болело не только от того, что готовилось к родам, но и от напряжения. Нужно успокоиться. Тео чувствует мои эмоции и найдет меня, но если я буду нервничать слишком сильно, это может стоить ему, и нам с малышом жизни.
Я попыталась подняться, но не смогла. В комнату вошла женщина в кожаных штанах и коротком топе ярко-красного цвета. Фу, как примитивно. Ее глаза тоже были темными. Она подняла меня, сгребла мокрые волосы в кулак, сорвала с меня одежду и бросила на кровать. Сама же залезла на нее в ботинках.
На меня она накинула ночную рубашку непонятных размеров, и дернув за руку, заставила подняться и сесть на колени. А затем схватила за руки и обмотала запястья веревкой, завязывая их на металлические кольца, что были над кроватью.
После этого она молча вышла из комнаты, оставляя меня наедине с моей персональной охраной.
Сквозь грязное, помутневшее окно я видела очертания фигур. Скорее всего это те, кто должен был сдерживать Тео, когда тот придет за мной. Я подергала руки над головой, понимая, что освободиться будет непросто. Мой малыш добавил мне сил и драться я умею, но никто не говорил мне о том, как это может происходить, если ты в предродовых муках.
Схватка не заставила себя долго ждать и я всеми усилиями старалась дышать ровно, не напрягаясь. Нужно было продержаться до чего-то. Рожать в компании этих существ было не самой привлекательной идеей.
Глубокое дыхание стало похоже на отдышку, я вся была мокрая, пот стекал с лба и заливал глаза. Каждая схватка была сильнее предыдущей и в моей голове крутилась лишь одна мысль: сейчас меня разорвет. Именно в такие моменты схватка проходила и я успевала нормально подышать.
Я потерялась во времени, мозг был затуманен, схватки стали походить на судороги, а мокрая кровать подо мной означала лишь одно — воды отошли, а я даже не заметила этого. Боль отпускала меня совсем ненадолго, а спазмы становились сильнее. В один миг я чуть не отключилась, но смогла удержать себя на поверхности сознания. В этот момент мне хотелось, чтобы время повернулось вспять, и этого ничего не было. Но Стражи предупреждали, что битва случится все равно, так что нет смысла играть с временем. Тео был раздражен этим фактом, но решил не рисковать.
Я была полностью вымотана, изнеможение зашкаливало, когда я услышала шум за окном. Демоны, что были в комнате подошли к кровати и стали с двух сторон. Видно, они были сильнее тех, кто охранял снаружи, потому что никакого стресса они не испытывали.
Мой оглушающий вопль наполнил комнату. Я больше не могла сдерживать в себе крики и боль. Я понимала, что за это время могла уже родить, а потому продолжала сдерживаться и не тужилась. Битва за окном приобрела решающий характер, когда я увидела огромный огненный взрыв. Окна посыпались, я зажмурилась, моля Богов, чтобы они дали мне продержаться еще немного.
В комнату ворвался Тео, в глазах у него была — сосредоточенная ярость. Он справился с «охраной» за несколько минут, разрезал веревки у меня на руках, и упал на колени, рядом со мной. Я положила руку ему на волосы, улыбаясь из последних сил.
Ворвавшийся следом Дар, рванул за дверь и закрыл ее за собой. Донна подбежала ко мне с другой стороны.
— Тео, у нас нет времени. Она рожает.
Они засуетились, и дальше все происходило настолько быстро, что я не успевала подумать. Новый спазм заставил меня закричать, но сил, чтобы тужиться больше не было.
— Тужься, Тесса! — кричала Донна.
— Не могу, — с трудом ответила. — Я не могу…
— Тесса, ты должна. Давай, милая, осталось совсем немного, ради нашего малыша.
— Они убьют его.
— Посмотри на меня, — я повернула голову и вглядывалась в тревожные глаза любимого, он крепко сжал мои пальцы. — Нет, любимая, нет. Обещаю тебе. Пока я рядом с ним и с тобой ничего не случится. Прошу тебя, тужься, ты сильнее всех здесь.
Я часто задышала, понимая, что сейчас будет еще одна схватка. Я приподнялась на локтях и сделав глубокий вдох, я натужилась и зарычала, сцепляя зубы.
Тео продолжал держать меня за руку, прикасаясь губами к мокрому лбу. Ден и Оли ворвались внезапно, оценив обстановку, они разделились. Денвер побежал за братом, а Оли подошла ко мне с другой стороны. Обняла меня за плечи, поцеловала в щеку и отстранилась, доставая из рюкзака салфетки. Вытерла мне лоб и глаза, и пальцами зачесала назад волосы.
— Я люблю тебя, Тесс. Ты справишься.
Я хотела сказать, что тоже ее люблю но новая схватка пришла неожиданно. Нужно было тужиться в последний раз, как сказала Донна.
— Кричи, если тебе так легче, — на ух шептал Тео. И я закричала. Орала, вопила, плакала. Но я смогла. Через пару мгновений я почувствовала резкое облегчение и крик младенца пронзил комнату, где еще недавно за его жизнь сражались.
— Поздравляю, родители, у вас девочка.
Я заплакала от счастья и повернулась к Тео. Его глаза были мокрыми. Он поцеловал меня в лоб и поглаживал ладонью мою щеку. Я обхватила его ладонь своей и подняла глаза.
— Я люблю тебя, — прошептала и его губы накрыли мои.
Донна положила мне на грудь маленькое окровавленное тельце нашей дочери. Я смеялась и плакала одновременно, наслаждаясь самой важной ролью в моей жизни.
Дар влетел в комнату с бешенным взглядом. Ден забежал следом и его глаза не выдавали ничего хорошего.
— У нас на хвосте их очень много, — задыхаясь сказал Денвер.
— Они послали армию.
Способность дать жизнь и внутренняя потребность сохранить ее — разные вещи. Именно из-за этой потребности любовь превращается в долг, а ее непосредственным результатом становится пренебрежение всеми опасностями во спасение порожденной жизни.
Мать, которая бросается под колеса давящей ее ребенка машины, растягивает на целый день банку консервированных персиков, когда нечем кормить малыша, ходит на работу в обносках, чтобы купить ботиночки на бесценные ножки своего карапуза… вот что такое материнская любовь: это самопожертвование.
Как только я услышала тоненький плач склизкого младенца, лежавшего на руках у Донны, а потом у меня на груди, все остальное потеряло смысл. Даже я сама не значила
