Раз они все еще дают ему шанс на спасение!
И медлить нельзя. Вот только…
Сколько времени прошло с того момента, как пропал морф? С какого времени он мертв? Что если его тело уже подверглось изменениям? Трупным пятнам? Разложению — точно нет, рановато. Не в такую холодную погоду, а тело морфа наверняка не находится в хорошо отапливаемом помещении, чтобы его тело быстро начало разлагаться… Но… Я смогу привязать его душу к телу, если прошло не больше суток. Желательно, конечно, гораздо меньше…
Потому что даже сутки — много! Как это скажется на его разуме, психике? Как скажется на организме в целом? Понятно, что он и так пережил столько, от чего другой бы давно умом тронулся. И, будем откровенны, не факт, что не тронулся.
Однако… Если его тело непригодно для возвращения души, для дальнейшей жизни в нем — я бессильна это исправить.
Я не Священная Пара, чтобы решать из какого тела выкинуть чужую душу, чтобы вселить в нее ту, что достойна жизни гораздо больше. Нет у меня ни подходящих кандидатов, даже если учесть, что в моей власти молодые жрецы, находящиеся под моей крышей.
Нет, я не настолько сердобольная, конечно. И будь кто-то из них при смерти, не цепляйся за жизнь и не борись за нее, я бы не медлила, но…
Их души крепко сидят в своих телах, и я потрачу гораздо больше сил и времени, пытаясь выкурить их из законного пристанища. К тому же я совершенно не в курсе как это делается. И чем лично мне это может грозить.
Во-первых, меня никто слушать не станет, запрут в какой-то местной богадельне, где лекари во главе с Артисом будут ставить опыты. Что на мне, что на несчастных, чьи души захотят поменять местами. И чхать все будут на грядущую войну.
Во-вторых, если на сыне аргерцога мы докажем саму возможность такого перемещения, мое инкогнито полетит к черту. Ни у кого не останется сомнений, что я не Анастейза.
И я не уверена, что от меня не потребуют новых детей, и слушать о законном муже или о моих желаниях не захотят. Просто будут сводить с теми, с кем посчитают нужным. Столько раз, сколько смогут. Лишь бы родила, да еще и не одного, а как можно больше одаренных детей. И Илиаса отберут…
В-третьих, где гарантия, что душа морфа приживется в новом теле? Что у неё получится закрепиться, как смогла закрепиться моя душа в теле умирающей девчонки? Тем более Анастейза не была против, уходя к богам, наоборот, смогла послать мне образы и мольбу… На лицо добровольная передача тела. Под гнетом обстоятельств, но все же добровольная… И благословлённая богами, что тоже немаловажно.
То есть имеется некий шанс, что вместо помощи я могу оказать морфу медвежью услугу и обречь его на новые муки и страдания. Вряд ли подобного результата ждет Священная Пара.
Но я не жрица, чтобы понимать их намеки! Не умею читать по знакам. Даже про это черное марево, а будем откровенны, про грань, мысль пришла спустя неделю, как я заметила, что Илюшка чахнет!
Плюс еще несколько дней я сама находилась в беспамятстве. Если морф мертв все это время, то его душе некуда возвращаться!
Я застонала и попыталась развить логическую цепочку. Ну не могли же боги отправить меня сделать то, что по всем законам их же мирозданья — невозможно? Хотя я сама такое же невозможное…
Опять же, свет души Амадео и его жены, не спрашивайте откуда пришло знание, но это те самые маяки, мерцали и угасали ровно в мой приход в это место. То есть плохо им стало недавно. Конечно, не факт, что они одновременно со смертью сына поняли, что он умер, но… А вдруг? Может, какая-то родовая связь, крови там или еще что магическое, а значит, я успеваю!
Осталось понять, как это сделать? Но для начала мне нужно обрубить связь Ильи и морфа, перекинуть ее на себя, да так, чтобы не потерять душу последнего… Охо-хо-хо…
Я возилась долго. По собственным меркам, конечно, потому что складывалось впечатление, что с момента, как я приняла решение — время здесь остановилось.
Легко сказать — разорвать связь Илюши и морфа. А на деле…
То, что я назвала шалью оказалось плотным коконом, и я не берусь сосчитать сколько же в нем было слоев! Сынок постарался на славу!
Нет, конечно, я могла бы вмешаться грубо и разорвать кокон, но тогда последствий для состояния сына было бы не миновать. Не знаю откуда я это взяла, однако была абсолютно уверена в этом.
А потому я распускала нить магии сына осторожно, и даже напевая под нос мелодию. Одну из тех колыбельных, которую порой пела Илюшке. Это успокаивало и меня, и магию сына. Она охотнее отзывалась на мои действия, хотя в первые мгновения, казалось, что будет защищать сокрытое в ней сокровище.
Я пользовалась собственной магией как крючком и катушкой, именно на последнюю я и стягивала нить магии Илиаса.
Стягивала и думала о том, какие мне следует предпринять шаги после того, как я выдерну второй конец нити из души морфа.
Мне нужно будет заменить нить сына своей. Заменить быстро, чтобы не упустить душу морфа.
А затем попытаться впихнуть в тело, которое неизвестно сколько мертво и неизвестно где находится. Этот момент заставлял меня хмуриться и злиться. И работать быстрее.
А еще сомневаться в собственных силах. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг моей веры, надежды, и огромного желания помочь — маловато? Я же кутенок, который тычется в темноте в поисках мамкиной титьки…
Впрочем, в момент, когда я добралась до конца, сомнения улетучились. И я бы не соврала сказав, что ни моя душа, ни мое тело, в этот момент мне не принадлежали.
Помощь Священной Пары пришла неожиданно и совсем не в том ключе, на который я тайно надеялась.
Нет, то, что сотворили боги являлось одновременно чудом и высшей степенью садизма.
Не я, они, оборвали нить Ильи! И не дали моей магии соединиться с душой морфа! Не позволили, и вместе с тем не отпустили ржавый огонек восвояси…
О нет, они поступили гораздо хуже. Именно со мной. Мою душу стремительно выпнули из-за грани. И не в мое тело. Боги сделали меня свидетелем чудовищной картины, явно повернув время немного вспять.
Заставили стать сторонним наблюдателем, душу которого перенесли из-за грани и поместили в ветхий домик, комнату, в которой чужой смертью и болью упивался король Нармада.
Ворону сломали крылья, ворон агонизировал, но все еще был жив… Ворона пнули на манер мяча… Ворона продолжили пинать, подкидывать в воздухе, словно красуясь перед многомиллионной толпой футбольными финтами и трюками. А еще садист, измывающийся над морфом, смеялся.
И если в первые мгновения наблюдая за этим ужасом, моя душа зашлась в немом крике, замерла от шока, то потом я успокоилась и хищно следила за тем, что происходило с телом полумертвой птички. Когда-то, мне приходилось видеть вещи и пострашнее. Когда-то мне приходилось слышать вещи гораздо хуже гортанного, сиплого, надтреснутого смеха садиста.
Я наблюдала за тем, как изломанного морфа кинули на стол, а король Нармада начал брезгливо вытирать руки о собственные штаны, чтобы тут же полезть за пазуху, а заодно пнуть мертвое тело какого-то мужика, лежащего рядом со столом. Я отмечала действия психопата краем глаза, судорожно вспоминая все, что говорил Тирхан о радраке.
Радрак уникальный артефакт. Одеть его на человека без последствия для себя может только избранный. И такими избранными являются короли, принесшие клятву, либо несчастные одаренные, которых король заставляет напялить на шею невиновного артефакт. Несчастные, потому что после того, как они наденут артефакт на невинно осужденного, умрут.
Думаю, у морфа был именно второй вариант. Король Нармада либо сделал это чужими руками, либо именно в его королевстве научились обходить клятву при вступлении на трон, либо и вовсе ее никто не давал.
Снять активный радрак не является возможным. И вроде именно короли могут без вреда для себя касаться осужденного в радраке. А вот уже после того, как осужденный погибает, радрак посылает импульс силы в шкатулку, в которой хранится. Таким образом определяют место гибели преступника и возвращаются за радраком. Опять же, забрать его с тела может только одаренный, у которого в руках есть шкатулка. То есть артефакт снимается с мертвого, давно разложившегося тела.
