А от ведьм этого добра всегда в избытке. И от колдунов тоже. Нет бы что полезное делали, так им лишь бы испортить. Вот как прикажешь с ними жить?
Я могла только вздохнуть. Не все ведьмы были такими, я никогда и никому не делала ничего плохого, но все равно несла на себе клеймо своего рода. Я родилась такой, и этого было уже не отменить и не исправить. Все, что я могла делать — ничего не делать.
— Даже и не знаю, что тебе на это ответить, — вздохнула я. — Могу лишь пообещать, что не сделаю того, за что меня могут повесить на дереве. Не собиралась — и не стану.
Курт посмотрел в мою сторону с искренним теплом. Евтей муркнул, деловито лизнул лапку и ответил:
— Вот это правильно. Я тебе за это еще какой-нибудь хороший пирог покажу. Запомнишь мою добрость!
Курт
Я проснулся от того, что дом наполнился тонким звуком, словно невидимые пальцы дернули туго натянутую струну.
Вчера мы отлично поужинали пирогом — Евтей съел почти все, выделив нам по скромному кусочку. За едой мы болтали о тех пустяках, которых сейчас я даже вспомнить не мог, но от них становилось тепло и спокойно на душе, как в детстве, когда мы с сестрами сидели под наряженной елкой, ели пряники и орехи и рассказывали страшные и веселые сказки. Вот и теперь, в столовой за пастушьим пирогом, мир вдруг сделался прежним — тем, который я утратил и так мечтал найти.
Звук повторился. Я сел в кровати, посмотрел по сторонам. Половина третьего, самое глухое время, когда все спят. Не спала лишь…
Я поднялся, прошел к двери — звук разлился по дому в тот миг, когда я повернул дверную ручку. Тогда я узнал его, и меня словно окатило ледяной водой. Это была Песня Призыва, та, о которой я читал в учебниках, та, которой нас учили противостоять в академии.
Она разливалась через спящий город к луне за облаками — и черные птицы с изогнутыми клювами, обитатели лунных морей, слетали вниз по тонким лучам, слетали, стремясь к спящим, чтобы наутро вернуться, оставив в кроватях лишь мертвецов с расколотыми головами.
“Молитесь, чтобы никогда этого не услышать, — вспомнил я слова своего наставника. — Эту Песню поют ведьмы, и она помрачает рассудок. На наше счастье, сейчас почти не осталось тех ведьм, которые способны спеть ее и не умереть… но не стоит на это надеяться. Молитесь и сражайтесь!”
— Кайя! — закричал я, выбежав из комнаты. Нет, она не могла петь Песнь Призыва, у нее для этого было слишком мало сил и совсем не было ведьминского опыта — но Песнь звучала, и черные птицы, повинуясь могущественному зову, уже вылетали из глубин лунных кратеров. Я слышал шелест их крыльев, наполняющий ночь, видел рубиновый блеск голодных глаз…
…Если они нападут на столицу, то…
Дом качнулся, словно хотел стряхнуть меня из мира, как крошку со скатерти. Мир плыл… меня окатывало ледяными волнами… птицы летели, и они были голодны…
Я успел оглушить себя направленным заклинанием, и Песнь угасла в ушах, а мир снова обрел устойчивость и силу. Я увидел Уильяма — он упал на колени в коридоре, когда бежал к моей комнате за помощью, из его ушей и рта струилась кровь, белая ночная сорочка была покрыта пятнами. Увидев меня, дворецкий протянул руку и что-то произнес — я не очень хорошо умел читать по губам, но понял, в чем дело.
Дом встряхнуло. И еще раз.
Выбив дверь в спальню Кайи, я влетел внутрь и первая мысль была “Я все это время ошибался. Это сильнейшая ведьма, которую я когда-либо встречал”.
Все вещи в комнате пришли в движение. Кровать, постельное белье, книги, картины на стенах, прикроватный столик — все кружило водоворотом, наполненное чужой властной волей. Кайя парила в центре этого водоворота — запрокинув голову к потолку, она что-то шептала, и с ее губ слетали капли крови. Окно было распахнуто настежь, легкий тюль вылетел на улицу, ставни стучали и грохотали, и по лунным лучам, протянутым в спальню, с неспешной величавостью летели антрацитовые пятна птиц.
— Кайя! — заорал я и не услышал своего крика. Зеленая лента вырвалась из растрепанных волос моей седьмой жены и присоединилась к общему водовороту. Кайя меня не слышала, но от нее веяло такой пронзительной тоской и болью, что перехватывало дыхание.
Она пыталась сражаться — и не могла.
Я встряхнул кистями рук, активируя заклинание. Луч, по счастью, был только один, да и птицы еще не достигли поверхности планеты. Хватит с них пары Ангельских ударов.
Заклинания сорвались с моих рук — они были такой силы, что на какое-то мгновение отправили меня в обморок. Я почти сразу пришел в себя и удовлетворенно увидел, как луч, проложенный Песнью Призыва, обрывается, а птицы, которые предвкушали сытную трапезу, рассыпаются хлопьями пепла. Нос наполнило замогильной вонью, и я не услышал их крики, а почувствовал всем телом, словно ожог.
Кайя сорвалась из-под потолка — я едва успел подхватить ее. Мебель и вещи рухнули, по счастью, не задев нас; я смотрел в лицо своей жены, белое и мертвое, осыпая ее оценивающими заклинаниями и не прекращая молиться.
Это ведь не она. Пожалуйста, Господи, это ведь не может быть она. Только не Кайя, нет… Она не могла, у нее нет сил, у нее нет умений, ведьмы учатся исполнять Песнь Призыва много лет под руководством опытных наставниц.
Я не знал, что буду делать, если окажется, что Кайя действительно призывала черных лунных птиц.
Но мои заклинания осыпали ее золотыми искрами, и в них не было темного отклика, ни единой ниточки магии, которая показала бы ее вину. Я тряхнул головой, сбрасывая глухоту, и Кайя шевельнулась у меня на руках и прошептала:
— Курт.
— Я здесь, — откликнулся я, и в груди сделалось жарко и больно от нахлынувшего облегчения. Это в самом деле была не она. Мой враг у меня в доме, и он подставил мою жену-ведьму — но я его найду, все равно найду, сейчас самое главное, чтобы Кайя окончательно пришла в себя.
— Мне приснился страшный сон, — выдохнула она. Я развернулся и понес ее прочь из комнаты, чтобы Кайя не увидела разгрома и не простудилась от зимнего ветра, дувшего в раскрытое окно. — Птицы… птицы летели с луны.
— Их больше нет, — ответил я. В коридоре уже столпились слуги, и я сухо бросил: —
