так заразительно, так по-детски непосредственно, что полыхающий взгляд Тара погас, зажглись смешинки. Пещерный улыбнулся.
– Простите… Ха-ха! Боже, простите! Он не специально, ха-ха. – Даже мама мальчика не могла сдержать смех.
Я смеялась вместе с ними.
– Это не Саймон кинул. – Тар посмотрел на коврик, где играл малыш. – Это его папе не понравилось, что я так разозлился. Он считает, что я не имею на это никакого права и ничего не знаю.
– Это привидение с вами говорит?
– Это не привидение, я же говорил: это ваш бывший муж пытается связаться с ребенком.
– Но как Гарри может быть… здесь? У меня мурашки по коже! Пожалуй, это даже хуже, чем привидение, о котором мы думали.
– Он либо сейчас спит, либо в пограничном состоянии.
– Что значит «в пограничном состоянии»?
– Это значит между жизнью и смертью.
Я не выдержала:
– Почему ты так уверен, будто сам испытывал это на себе?
– Потому что так и есть.
Ну вот! Он признался.
«А ты говорил, что рисовал меня! Что у тебя нет семьи!» – эти фразы скребли горло когтями так, что пришлось плотно сжать челюсти.
Я отступила на шаг, невидящим взглядом посмотрела на малыша и напомнила себе: я здесь ради денег. Да, я все это затеяла ради поездки на неделю моды. Так что тогда злюсь?
Тар мне ничего не обещал. Ничем не обязан.
И тут же оборвала себя: тогда зачем врал про живопись? Это же называется «дать девушке ложные надежды»! Запудривание мозгов – вот что это!
– Тар, тогда ты знаешь, как помочь этой семье? – спросила я, а мой голос звучал незнакомо.
Пока я ждала ответа, казалось, в голове пронеслась тысяча версий того, что произошло у пещерного в прошлом.
– Знаю. Я сам был между небом и землей. В этот момент видел, как моя семья оставляет пещеру.
Мама Саймона совершенно ничего не поняла, но ойкнула. Я же не могла произнести ни звука – жадно ждала продолжения.
Его семья – родители?
Его семья – жена и дети?
Его семья – не кровные, но близкие люди?
Да кто же они?
Тар весь сгорбился, будто стал вдвое меньше под тяжестью воспоминаний. Поднял на меня тяжелый взгляд из-под густых бровей и сказал:
– В мое время есть закон неизвестной болезни. Если зараза неизвестна, если с ней не умеют справляться, а другие начинают заражаться, то больных оставляют в пещере, а сами уходят.
Тар повернулся к хозяйке дома, которая не сводила с пещерного глаз, явно не понимая, о чем он говорит:
– С Гарри так же? Он заболел?
– Тар! – Я импульсивно взяла пещерного за руку.
Стоило мне представить, как он один или в окружении таких же больных оказался покинутым, как злость на его обман улетучилась.
– Тебе тяжело тогда пришлось. – Я сжала его руку.
– Да. Когда я очнулся после горячки, двое зараженных были мертвы, а пещера пуста.
Тар словно понял, что я на него злилась, неожиданно добавил:
– Я не мог рассказать тебе этот позор.
– Почему позор? Ты выжил – ты сильный. Это гордость. Ты смог перебороть болезнь.
– Позор в том, что я был со своей семьей душой, когда они уходили. Играл с детьми, как Гарри с Саймоном. И еще до того, как я очнулся, мне нашли замену.
Голос Тара стал горьким-горьким, с привкусом непрошедшего отчаяния.
И как только он очнулся после этого!
– Значит, там, в пещере…
– Нет. Я рисовал тебя.
Верить ему? Нет? Кажется, это уже не очень важно. Я очень сопереживала той боли, что ему пришлось перенести. Мое недовольство по сравнению с пережитым им просто пшик.
– Простите. – Мама Саймона смотрела на нас как на забредших сектантов. – Так вы сможете помочь или нет?
Я переглянулась с Таром.
– Мы попробуем, – уверенно заверила женщину, и Саймон снова рассмеялся.
Тар нахмурился и укоризненно посмотрел на меня:
– Зачем? Ребенок счастлив. Дайте отцу общаться с ребенком.
Ого! Проблема пришла, откуда не ждали.
Тем же вечером я подсчитывала вслух:
– Ремонт Лимонки, зеркало в ванной, одежда и обувь, расходы на еду, больница… А, нет, с больницей ты там сам договорился. Но все равно выходит расходов больше, чем дохода, Тар! А ты еще не хочешь помогать с этим домом! Это решило бы все проблемы.
– Женщина, я сказал, что я найду деньги, значит, найду! – Пещерный выложил на стол дубинку, которую только сегодня сделал.
– Снова кровь сдашь? Знаешь, что много не насдаешься? Что еще? На органы перейдешь? Ладно, даже опустим мое желание заработать. Ты понимаешь, что у мальчика травма на всю жизнь будет? Да и родные заиками станут!
– Саймон доволен.
– Это пока. Мне пять минут назад написала Пэтти. Она попыталась дозвониться до бывшего мужа. Он в больнице. В коме.
– Что это значит?
– Как раз между жизнью и смертью. Без сознания, на медицинских аппаратах, которые поддерживают жизнь.
– Вот и хорошо. Это-то его и держит на этом свете.
– Тар, а что, если это как раз не дает ему очнуться? Лучше живой папа, чем призрачный, понимаешь? Да и тело не будут вечно поддерживать в таком состоянии. А что станет с его духом, если тело погибнет? Что, если он станет злым? Станет досаждать семье, Саймону?
– Отец сына не обидит.
– Вспомни скелетов. Они готовились убивать, Тар. Если бы мы не вмешались, я не знаю, чем бы все закончилось.
Пещерный стал ковырять пальцем свою новенькую дубинку. Видимо, не мог он без атрибута каменного века – душа просила.
– И что ты предлагаешь?
Я понимала, что Тар записался «папиным адвокатом». Знала, что предлагала:
– Пусть Саймон увидится с отцом.
Лицо Тара помрачнело:
– Что, если после этого отец умрет?
– Значит, такова его судьба. Но что, если очнется? А мы возьмем с Пэтти условие, что она будет устраивать больше контактов между Саймоном и отцом?
Пещерный час ходил темнее тучи. Я уже даже Пэтти уговорила на всю эту авантюру, а его – все никак. А без него, боюсь, «сеанса связи» может и не выйти.
– Хорошо, – наконец выдал Тар, и я с облегчением перевела дух.
Спустя сутки я, пещерный, Саймон и Пэтти переступили порог больницы. В палату к отцу мальчика разрешили войти только двоим, и я интуитивно знала, кто должен отправиться – Саймон и Тар.
Пещерному была близка боль отца, он, как никто, сделает все возможное, чтобы облегчить участь пациента.
– Никаких прогнозов дать не могу. – Врач напомнил об этом еще раз, а первый раз по телефону, когда
