Этельмер снова вышел перед строем, заставил нас отодвинуться друг от друга, а старост курсов — выйти вперед. Сам встал перед первокурсниками и начал показывать, как он назвал «стандартную разминку», старосты других курсов повторяли его движения, как и все остальные. Какое-то время мы махали руками, ногами, крутили головой и туловищем. Это здорово напоминало уроки гимнастики в приюте — в хорошую погоду нас тоже выводили на улицу. Правда, раздеваться не заставляли.
От воспоминаний стало грустно. Вчера утром я радовалась началу новой жизни, а сейчас мне так не хватало старой! Привычного распорядка, знакомых лиц.
«Это нормально — грустить, — сказала мне госпожа Кассия во время нашего последнего разговора. — Нормально растеряться и хотеть обратно. Слишком много перемен. Будет трудно. Но когда-то и учиться ходить было трудно — и все же ты справилась».
Справлюсь. Но, может, мне было бы легче, будь здесь все совсем-совсем другим, чтобы даже сравнивать было не с чем. А не как эта «физподготовка», одновременно знакомая и неправильная.
— А теперь — бегом! Вдоль ограды полигона, четыре круга.
— Я — вперед, — негромко сказал Родерик из-за моей спины. — Не догоняй ни меня, ни кого-то другого. Темп бери, чтобы тебе по силам, это просто разминка, не наперегонки бегаем.
Он обошел меня, прибавив шагу, двинулся к старшекурсникам. Точно почуяв мой взгляд, повел плечами, потянулся, прежде чем сорваться на бег. Глядя, как перекатываются мышцы под кожей, я на несколько мгновений разучилась дышать.
Выругалась, сама не знаю в чей адрес — то ли в его, то ли в свой собственный, — и тоже рванула вперед, словно убегая от зрелища, все еще маячившего перед внутренним взором.
19
Не знаю, какой темп должен был быть мне по силам. В приюте на прогулках мы часто носились наперегонки или играли в салочки, но одно дело — игра, а другое… Первый круг по полигону показался бесконечным— да он и был бесконечным. На втором я могла думать только о том, чтобы переставлять ноги, да о воздухе, обжигающем горло. «Просто разминка»? Кажется, кто-то не очень удачно пошутил. Одна радость — всякие глупости вылетели из головы еще после первых двухсот ярдов.
— Стой! — окликнули меня вдруг.
Я остановилась.
— Хватит с вас на первый раз, — сказал господин Этельмер.
Я огляделась. Оказывается, здесь уже столпилась половина, если не больше, первокурсников.
— Кто отдышался — на турник, — велел преподаватель. — Кто не может подтянуться хоть раз — отжиматься.
Кто-то засмеялся, кто-то обозвал кого-то слабаком, кто-то огрызнулся. Господин Этельмер сделал вид, что не услышал. Остановил еще двоих первокурсников. Старшие курсы продолжали отмерять заданные четыре круга. Мимо пробежал Алек, и я чуть не умерла от зависти — этот тип, кажется, даже не вспотел!
Кое-как восстановив дыхание, я повернулась к турнику — пару раз подтянуться я могла, но меня остановил оклик преподавателя:
— Лианор, постой. — Этельмер хлопнул по скамейке рядом с собой. — Иди сюда. Садись.
Я послушалась, хотя сидеть, когда остальные занимались, было неловко.
— Хорошо быть девкой, — сказал белобрысый Феликс, подходя к турнику. Словно бы сам себе, но так, чтобы его услышали. — Мы тут корячимся, а она будет штаны просиживать.
Я замешкалась. Очень хотелось сказать какую-нибудь гадость в ответ, но здравый смысл требовал молчать, особенно при преподавателе.
— Сядь, — повторил Этельмер. — Собака лает — ветер носит. Ты. — Он ткнул пальцем в Феликса. — Сотня отжиманий. Чтобы не считал себя умнее преподавателя.
Белобрысый одарил меня злобным взглядом, но на этот раз промолчал. Принялся отжиматься. Получалось у него на удивление неплохо. Впрочем, сейчас, когда он был раздет, стало видно, что он не толстый, а крепко сбитый. Я порадовалась, что решила не огрызаться, — с этим одной левой я явно не справлюсь. И вообще, надо следить за языком, учитывая методы воспитания господина Этельмера. Сто раз я не отожмусь, даже если бы ключица была цела.
Мимо пробежала Дейзи, подмигнула мне. Преподаватель, словно забыв про меня, проводил ее взглядом. Поднявшись, отловил и отправил отжиматься еще двух первокурсников. Я поежилась: обдавший взмокшее тело ветер показался ледяным. Вернувшийся господин Этельмер заметил этот жест.
— Накинь пока китель, — велел он. — Мне передали предписания целителей, так что пользуйся возможностью передохнуть пару минут.
— Я, в общем-то, хорошо себя чувствую… — начала было я.
В самом деле, с утра плечо меня совсем не беспокоило, если бы не повязка, мешавшая двигаться в полную силу, забыла бы о нем совершенно.
Может, для того повязку и оставили — чтобы не забывала.
Преподаватель покачал головой.
— Не слишком хорошо, если хочешь поставить под угрозу собственное здоровье только ради того, чтобы оправдаться в глазах одного не слишком умного типа. Или не одного, но в любом случае только дурак из всего многообразия мотивов выберет самый низменный. — Он окинул взглядом парней, повысил голос: — Ричард, болтаешься как сосиска! Заканчивай, ясно, что больше ты не подтянешься, начинай отжиматься. Феликс, не ленись, я считаю!
Раздав еще несколько указаний, он снова обернулся ко мне:
— Как ты переносишь дни женского нездоровья?
Я лишилась дара речи. Обсуждать такие вещи! Среди толпы народа! С мужчиной!
Да, сейчас он говорил куда тише, чем когда командовал, но кто знает, насколько острый слух у остальных?
— Если что, сходишь к лекарю, возьмешь освобождение, как прогул засчитываться не будет, — невозмутимо продолжал Этельмер.
— И чтобы все поняли… — вырвалось у меня.
Охнув, я спрятала лицо в ладони. Будь я чуть более самонадеянной — решила бы, что этот тип, как и декан, задался целью выжить меня с факультета, только действуя тоньше. Раз не испугалась ругани — убегу, устыдившись. Но, судя по реакции — точнее, ее отсутствию — старших курсов, бегать по утрам полуголыми здесь было нормально. Может, и обсуждать вещи, о которых и с подругами-то не слишком поговоришь, тоже нормально?
— Не исключено, что поймут, — согласился преподаватель. — В любом случае возможность у тебя есть, пользоваться ли ей — твое дело.
Он встал.
