Они бросились к выходу, и Дрю поставил рекорд скорости в езде по боковым улочкам, спеша поскорее вернуться на Дорогу Пилигримов.
Когда они вошли в кухню, Большая Карла как раз вынимала Оуэна из сиденьица высокого стульчика. В эту же секунду у него начались позывы на рвоту. Увидев ворвавшихся в дом Мэллори и Дрю, испуганная Карла попыталась заслонить от них Оуэна.
— Это не то, что вы думаете, — заявила она.
— Мы вообще ничего не думаем, — ответила Мэллори. — Почему ты это сказала?
— Я хочу сказать, — замялась Карла, заливаясь краской стыда, — что я не собиралась просто смотреть, как он будет мучиться. Я ни за что не оставила бы его без помощи.
Мэллори не ответила. Карла с мальчиком подошла к раковине и ласково вытерла его губы полотняной салфеткой. Совсем как в видении Мэлли. Затем она выпрямилась во весь рост и накинулась на девочку.
— Что смотришь? Почему вы вообще сюда явились? Вы за мной следите? Вы вбежали сюда с таким видом, будто ожидали увидеть, как я колю его булавками. Но я не виновата. И я ничего не могу поделать с тем, что его так часто тошнит!
Она посадила Оуэна в манеж, и он тут же начал плакать. Карла сделала глубокий вдох и взяла себя в руки. Ее лицо переменилось, и Мэллори уловила в нем черты любящей матери и той молодой женщины, которой она была до трагедии.
— Мне кажется, что с ним все в порядке, — произнесла Карла. — Обезвоживания у него точно нет. И вообще, кроме этого эпизода, рвоты у него не было. Я все расскажу вашей маме, но уверена, что опасность ему не грозит. Простите, что я на вас накричала. Наверное, я испугалась. Ну, ну, мой мальчик! Какой хороший мальчик!
Карла села в кресло, прижала Оуэна к груди и начала осторожно покачивать его взад-вперед, одновременно поглаживая по голове. Вначале малыш был очень напряжен и все пытался вырваться из ее объятий, но постепенно расслабился. Карла прижала его к себе еще крепче. Во взгляде, устремленном на Мэллори, читалась глубокая грусть.
Мэлли подумала, что, наверное, Оуэн напоминает ей о собственном ребенке.
Поздно вечером Мэллори прошептала, обращаясь к сестре:
— Меня ужасно расстраивает то, что я не вижу, чьи руки держат Оуэна, когда у него начинается рвота. Я вижу его. Я вижу руки. И все! Хорошо, что на этот раз все обошлось. Быть может, у него аллергия на что-то в нашем доме.
— Это было бы слишком ужасно, — зевнув, ответила Мерри.
— Почему ты не осталась ночевать у Нили? — поинтересовалась Мэлли.
— Я устала, — отозвалась Мерри.
— Почему ты не надела ночную сорочку?
— Слишком устала.
— Кому ты там посылала поцелуи?
Мередит не ответила.
— Нам надо пойти завтра на эти похороны.
Мерри промолчала.
— Папа мне целую лекцию о Вьетнаме прочитал. О том, как оба брата ушли на войну. То есть оба сына мистера и миссис Хайленд. И один из них погиб. — Она помолчала, дожидаясь реакции Мередит, и, не дождавшись, продолжала: — В одном ты оказалась права. Старший брат назвал одного из своих детишек в честь младшего. — Мэллори снова помолчала. — Мерри! Ответь мне! Не игнорируй меня.
— Я тебя не игнорирую.
— Ты мне ничего не говоришь.
«Неспроста она не поехала сегодня к Нили, — думала Мэллори. — И то, что завтра нам в школу, здесь ни при чем». Пару раз в месяц Мередит ночевала у Нили и приезжала в школу на лимузине. Это было не похоже на Мерри — что-то скрывать от сестры. Она никогда и ничего от нее не скрывала. Просто не умела этого делать. А сейчас Мэлли пыталась прочитать мысли сестренки, но у нее ничего не выходило. В голове Мерри царил преднамеренно созданный там хаос из таблицы умножения и каких-то поэтических отрывков. Однако из этого совершенно четко следовало, что Мерри действительно есть что скрывать.
Внезапно Мэл абсолютно ясно услышала мысли сестры, так, как она слышала их в раннем детстве. С тех пор как близнецы пережили пожар, это случилось впервые.
И Мэллори поняла, что скрывает от нее Мередит.
— Сегодня вечером ты встречаешься с Беном, — произнесла Мэллори. Та не стала ни подтверждать, ни опровергать это заявление. — Ты хочешь тайком выбраться из дома! Мер, будь осторожна.
— Мне нечего осторожничать. Мы всего лишь идем в кино. Я делаю это тайком только потому, что мы идем на одиннадцатичасовой сеанс. И заметь — у нас культпоход в «Белль-Арт».
Мэллори невольно улыбнулась.
— Только не наделай глупостей.
— Я не собираюсь делать глупости, — тихо произнесла Мерри.
— Ты знаешь, о чем я.
— Я знаю, о чем ты. Что бы мы ни делали, это не будут глупости.
— Послушай, ты знаешь, что я думаю о Бене, — произнесла Мэлли. — Мы все узнаем завтра.
— Меня волнует только то, что я о нем уже знаю, Мэл, — вздохнула Мерри. — И завтрашний день ничего не сможет изменить.
— Я не засну, пока ты не вернешься, — пообещала Мэллори. — Имей это в виду.
Она и сама поняла, что говорит мамиными словами. Как только Мерри ушла, Мэлли мгновенно уснула.
Мэллори снилась Саша. Ее волосы были стянуты назад, заколоты в тугой пучок и спрятаны под старомодным чепцом медсестры. Она была одета в накрахмаленный белый халат. Таких уже не носили даже обучавшие Кэмпбелл пожилые профессора. Подобную униформу можно было увидеть разве что в витрине музея. Саша разливала какую-то жидкость по маленьким стаканчикам. В последний она впрыснула что-то из шприца, который извлекла из кармана. «Оуэн!» — промелькнуло в голове у Мэллори. Но Саша опустилась на колени и подала все три стаканчика пожилой леди с милым, совершенно не морщинистым лицом. Женщина выпила лекарства и, прежде чем отвернуться к стене, улыбнулась Саше. Это была та самая леди, которую Мэллори видела в саду одетой в потертые джинсы. Только тогда она была намного моложе. Хотя теперь ее белокурые волосы почти полностью поседели, женщина по-прежнему была очень красива. В оплетенной вздувшимися венами руке она держала какую-то книгу. Вдруг томик выскользнул из ее пальцев и упал сначала на одеяло, а затем на пол. Саша подняла книгу и, быстро собрав пластиковые стаканчики, сложила их в стопку. Она потянулась к пожилой леди и коснулась ее шеи. Затем указательным и средним пальцами закрыла ей глаза. Тут в комнату вошел парнишка в коричневой кожаной куртке, в котором Мэллори узнала Бена. Он закричал на Сашу, повернувшуюся к нему спиной. Бен опустился на колени у кровати и прижал одеяло к лицу. Он плакал. Но, хотя парень крепко стискивал пальцами шелковистую ткань, на покрывале не было ни единой морщинки. Туго подоткнутое под край матраса одеяло оставалось девственно гладким.
