— Ни в коем случае, милая. — Князь неторопливо приблизился к девушке, обнял ее нежно, погладил заплетенную ко сну косу, что змеилась на спине. — Господин чародей останется у нас погостить. Не зря ведь мчался сквозь ночь к тебе. Приляг, милая, мы с Эльдаром Давидовичем потолкуем.
Серафима добрела к постели, но ложиться не стала, села на краешек, сложив на коленях ладони.
— Итак? — обернулся Кошкин. — Что выбираете, господин чародей? Драку или беседу?
Он присел рядом с девушкой и, взяв ее руку, сплел свои пальцы с ее.
Эльдар стоял абсолютно неподвижно, он лихорадочно прощупывал пространство на предмет навьего поганого колдовства, пытался изучить артефакт, ленту с продолговатой камеей. Князь не солгал. На самом деле он не затягивал удавку на шее Серафимы, а постоянно сдерживал сжатие. Как только его контроль ослабнет, черный атлас задушит девушку, даже не задушит, а моментально перебьет шейные позвонки и гортань.
— Я выбираю беседу, ваше сиятельство.
— Какие у тебя верные друзья, милая. — Кошкин поднес к губам Серафимину ручку и поцеловал костяшки пальцев.
— Убей его к лешему, Эльдар, — попросила барышня Абызова, передернувшись от отвращения. — Сил уже никаких не осталось это терпеть.
Рука князя сжалась так сильно, что хрустнули суставы, Серафима вскрикнула от боли.
— Помолчи, когда мужчины говорят.
— Не желаю жить! Понял, ирод? Желаю в тонкие пределы удалиться, с любимым моим в райских кущах…
Кошкин мазнул рукой ей по лицу, девушка смолкла и упала на спину.
— Простите, Эльдар Давидович, этот нервический припадок моей невесты. — Князь пружинисто поднялся. — Расстроенные чувства, дамские фанаберии, все в таком роде… Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
Он повел рукой, приглашая Мамаева к столу.
— Разумеется, попрошу вас надеть кое-какие обереги, чтоб сковать вашу, сударь, силу.
— Вынужден отказаться, ваше сиятельство.
— Ну бросьте торговаться. — Кошкин присел к столу и придвинул к себе стоящий на нем ларец. — Обещаю вас не убивать и не калечить…
Его взгляд скользнул по Эльдару сверху вниз.
— К тому же без этих оберегов вы останетесь заточенным в двухаршинном пространстве до того счастливого момента, когда какой-нибудь сильный чародей разрушит печать, в центре которой вы сейчас стоите.
Мамаев посмотрел вниз, начертания скрывались под ковром, но сквозь ворс чувствовались мощные колдовские вибрации.
— Согласитесь, изящно, — хихикнул князь. — Будь печать активна изначально, вы бы ее почуяли. А знаете, на чем я ее замкнул? На вашем безвкусном обереге, который вы посмели подарить чужой невесте! Как только эта пошлейшая звездочка коснулась линий… Вуа-ля!
Трепыхаться Эльдар не стал, сколь мог незаметно попытался выйти из невидимого круга, не преуспел и звонко хлопнул в ладоши. Ковер моментально вспыхнул, на мгновение стало жарко, но пламя быстро прогорело. Мамаев шаркнул ногой, под пеплом на паркете обнаружилась плотная рунная вязь. За пределы рун огонь не распространился.
— Изящно. — Чародей изобразил поклон. — Быстро с этим мне не управиться.
— Вам? — Кошкин рассмеялся. — Да уж будьте покойны, вам с этим не управиться никогда. Будете переминаться с ноги на ногу, пока не явится к вам на выручку кто-нибудь менее огненный. Кто бы это мог быть? Господин Зорин? Ах, моя невеста заверила нас, что сие уже невозможно. К прискорбию, привидения вашего третьего приятеля, господина Крестовского, Серафима Карповна в своем бреду не рассмотрела, но, думаю, он также не жилец.
Князь извлек из шкатулки пару широких металлических браслетов:
— Соглашайтесь. Не то чтобы мне требовалось ваше согласие, но не хочется затевать мальчишескую возню в спальне приличной барышни. Или не соглашайтесь. Тогда я просто оставлю вас здесь, а Серафиму Карповну тайно перевезу в свою резиденцию. Те дни, что остаются до официального представления, пролетят быстро, наполненные всяческими утехами. В них-то я сдерживать себя не собираюсь.
— Избавьте меня от подробностей, ваше сиятельство, — сказал Эльдар. — Давайте ваши побрякушки.
— Вот и славно, — опасливо приблизившись, Кошкин надел на запястья чародея браслеты, которые, будто обладая собственной злой волей, прижались к коже со всех сторон.
Мамаев вышел из круга и сел у стола.
— Теперь наконец вы изволите сообщить мне, для чего затеяли эту авантюру?
— Именно эту? — весело переспросил князь. — Извольте. Моя, сударь, драгоценная невеста, как вы уже осведомлены, сновидица и именно в этом качестве интересует меня более прочего. Мне нужно, чтоб вы, Эльдар Давидович, уговорили ее снять запреты Артемидора.
— Я?
— У вас с нею много общего: одна стихия, общие друзья…
— И вы желаете, чтоб она справилась с запорами, будучи лишенной стихийных сил?
— Не вижу связи. Сновидчество лишь питается огнем, но не исходит от него.
— Питается!
— Ах, вы сызнова торгуетесь, господин Мамаев. Если бы я не собрал на вас полного досье, решил бы, что вы, сударь, — гнум, либо купец. Серафима безо всяких чародейских штучек видит призраков, что напрямую свидетельствует о том, что огонь тут вовсе ни при чем.
Хлопнула входная дверь внизу, дом наполнился громкими голосами.
— Какой великолепный фейерверк! — высоким голосом восхищалась женщина. — Павел Андреевич, я в восторге!
Кошкин поморщился:
— Хозяйка вернулась, время сменить диспозицию. Помогите Серафиме Карповне одеться, она сверхъестественно быстро умудрилась лишиться всей прислуги. — Он пошел к выходу. — И не вздумайте безобразничать. Вы оба, горячие мои, в полной моей власти. И не шалите, я ревнив.
Дробно сбежав по лестнице — Эльдар слышал его топот, Анатоль рассыпался в комплиментах барышне Бобыниной, принялся отдавать распоряжения. Народу там было преизрядно, мужские и женские голоса сливались веселым праздничным хором.
— Сорок девять, — сказала Серафима, будто в бреду.
Мамаев вздохнул и раздвинул дверцы гардероба. В то, что Ванька погиб, он не поверил ни на секунду. А с прочим они разберутся, сдюжат, не впервой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в коей Серафима знакомится со старым паном, а надворная советница Попович способствует берендийскому саморазвитию
Получить оскорбленiе оть старика и не подумать о мести ему не значить унизиться; ему прощають ради его возраста и сѣдинъ; точно так же, склоняясь подъ благословенiемъ епископа или передъ маршальскимъ титуломъ.
Жизнь в свете, дома и при дворе. Правила этикета, предназначенные для высших слоев России.
1890 г., Санкт-Петербург
Вернувшись в спальню, я застала навью за оживленной беседой с Натальей Наумовной. Они обе смолкли при моем появлении, синхронно ко мне обернувшись.
— Что бы она ни говорила тебе, Натали, — начала я, — это ложь. Ты не сможешь…
— Сызнова бредит! — завопила нянька. — Что ж такое, люди добрые?
Дыхание перехватило от сжатия ленты.
— Отчего же не подействовало зелье? — У кузины на подбородке виднелся след засохшей рвоты. — Или, может, обряд?
— Хозяин все исправит, — успокоила навья. — Уж будьте покойны. Ради вас, барышня, он и не на такое способен.
— Ну да. — Наталья, пошатываясь, подошла ко мне, дернула за руку, бросила на изгвазданные простыни. — Скажи спасибо, Фимка, что твое тело мне целехоньким надобно. А то…
Она замахнулась, щеку ожгло ударом.
— Ну-ну, барышня… Серафимочка наша Карповна послушной девочкой будет, полежит в спаленке тише мышки, покамест вы с хозяином беседовать будете. Наталья Наумовна, голубушка, охолоньтесь.
— А если она права и ты мне врешь? — взвизгнула кузина и отвесила затрещину уже навье.
Та зашипела от боли, но покорно опустила глаза в пол:
— Никак не возможно, благодетельница, хозяин велел вас холить и лелеять, и охранять от слов либо действий враждебных. За все время, что вам служу…
