хаоса, чтобы не выделяться на фоне размеренности и плавно идущих спокойных событий — ведь я ощущала почти физически, как она с криком мечется, разбиваясь о бетонные стены разума. Старательно закрываясь от целого мира, я прятала все самое дорогое и трогательное, что могло бы вновь меня сломать. Любовь оставалась единственным чувством, которое не удавалось затащить в темную клетку, и даже стальные цепи, которые я набросила на нее, то и дело звенели и больно царапали по моему сердцу, стоило ей в очередной раз попытаться вырваться из оков. В такие моменты я считала себя сильной. Боже, неужели сила в том, чтобы причинять себе боль? Или она заключается в стойкости и способности пережить боль? Убеждая себя в правильности принятых решений, уговаривая терпеть и проходить самые сложные испытания, я искала смысл двигаться дальше. Память не сотрется, но время сделает из воспоминаний череду черно-белых фотографий, на которых мы особенно себе нравимся.
Веселая и непринужденная обстановка в закрытом клубе дала возможность забыться и ненадолго перестать пребывать в личном замкнутом пространстве. Сидя за столиком подальше от танцующих людей, я наблюдала за происходящим. Кто-то вызывал удивление, кто-то улыбку, а кто-то недоумение. Всегда сдержанный Марк Эдуардович спустя час уже обнимался со всеми коллегами, чрезмерно налегая на спиртное.
Я не сразу заметила Павла. Он и еще несколько коллег сидели на втором этаже в противоположной от меня стороне. Несколько минут мы смотрели друг другу в глаза, словно вели немой диалог. Я слышала, как бился пульс в моих венах, чувствовала, как холодели пальцы рук и горели щеки. В его глазах не было цинизма или насмешки, скорее неизбежность. В них был дождь, сильный ливень, легко смывающий бумажные кораблики надежд в сток.
Я привыкла к изменениям, которые таили его глаза. Это было прекрасно. Они все так же манили и порабощали меня не только наяву, но и во снах. Невольно вспомнились сны с непонятным сюжетом, где олицетворением моего лекарства любви был юноша с такими же глазами, как у Павла.
Наблюдая, как он поднимается и уходит, я испытала сожаление. Ведь что бы я ни говорила себе, желание смотреть на него никуда не исчезло.
— Привет! — Он подошел и присел напротив меня. — Потанцуешь со мной?
Боясь выдать свою нечаянную радость, я опустила глаза и лишь кивнула, стараясь сдержать так не вовремя подступившие слезы. Он протянул мне руку, и мы вышли на танцпол, где приглушенный свет, словно сообщник, прятал мои мокрые глаза. Павел бережно, но по-мужски надежно обнял меня за талию, позволив расслабиться и плыть в его ритме. Под ладонями я чувствовала его тепло и напряжение, знакомый запах заставлял голову кружиться, а его дыхание совсем рядом бередило сердце.
— Хочешь, я покажу тебе ночной Новосибирск? — Я уже не ждала, что он вообще заговорит со мной.
— Хочу…
Не знаю, где был мой здравый смысл, но я не могла отказаться от этого предложения. Пусть завтра будет в тысячи раз больнее, пусть даже это случится уже через пять минут, но сейчас я хотела быть с ним рядом. Впрочем, как всегда…
Мы ушли из клуба. В темное время город освещал нам путь сотнями уличных фонарей и множеством фар, проезжающих мимо автомобилей.
— Как у тебя дела? — он первым нарушил молчание.
— Хорошо, — я старалась придать голосу нотки беззаботности и спокойствия.
— Мне сказали, ты отлично справляешься с работой, — легкая улыбка тронула его губы, а я чуть не умерла от желания коснуться его.
— Я рада… — сдавленно ответила я.
— Скучаешь по дому?
— И да и нет… Без разницы, в какой точке мира чувствовать одиночество.
Он остановился напротив и пристально посмотрел мне в лицо. Я вдруг подумала, что он очень внимательный и проницательный человек — ищет подтверждения любых слов в глазах собеседника. Как знать, может, это делало его особенным и помогало быть успешным.
— Я очень скучаю по тебе… — тихо сказала я.
Он закрыл глаза и отвернулся. Я точно видела сожаление и печаль на его лице. Пытаясь поймать хоть какую-то надежду, всматривалась в него, пока не поняла, что не дышу, и сделала прерывистый вдох, похожий на всхлипывание. Он посмотрел на меня, положил руку мне на затылок и притянул к себе. Я готова была стоять так вечность, чувствуя, как он обнимает меня.
— Простишь ли ты меня когда-нибудь? — прошептала я, готовая рыдать в голос.
— Я хотел бы… — так же приглушенно ответил он.
— Но? — я мечтала хотя бы о маленьком, очень маленьком шансе.
— Но слишком много вопросов без ответа. И думать о твоем признании мне не хочется, — ответил Павел.
— Так задай все свои вопросы, — молила я.
Он слегка отстранился, устанавливая между нами дистанцию. Это больно резануло душу, но разве я могла винить его за это. Лишь я виновата во всем, что сейчас происходит.
— Давай я отвезу тебя, уже поздно, — он поспешно достал телефон и вызвал машину.
За все время в дороге он не проронил ни слова, и я чувствовала, что мой шанс потерян.
До утра я смывала слезами свое отчаяние, прокручивая наш разговор. Хотела уехать. Сейчас. Немедленно. Если мне не помогают бетонные стены, то я возведу железные, титановые, лишь бы не чувствовать больше. Ничего не ощущать вообще.
Покидав свои вещи в сумку, я спустилась в вестибюль гостиницы. Мне сообщили, что такси будет через пару минут.
Увидев подъезжающую машину желтого цвета, я направилась к дороге.
— Как всегда, убегаешь? — Павел стоял у припаркованного автомобиля, на который я не обратила внимания, пребывая в своей немой агонии. Его усталые глаза говорили, что для него ночь тоже была бессонной.
Я подошла и остановилась рядом с ним.
— Хотела соврать о непредвиденных обстоятельствах, но не могу. Просто мне надо уехать. Больно и… стыдно за все, что случилось. Но я не могу ничего изменить. Прости меня… — я нервно сжимала в руке ручки сумки, не замечая ее веса.
— Я хочу попробовать, — твердо сказал Павел.
— Что? — Это был вопрос сразу с несколькими составляющими.
— Алла, если ты сейчас уедешь, я не буду тебя держать. У тебя всегда был и есть выбор. Но если твои чувства ко мне настоящие, я прошу тебя задержаться. Хочу дать нам шанс все исправить. Не могу обещать, что все будет хорошо, но обещаю попробовать… простить. — Выглядел он усталым и немного растерянным. От понимания, что это моя вина, делалось только хуже.
— Я остаюсь. — Кто-то свыше ангельскими крыльями вытер мне слезы и ослабил стальной обруч на груди.
— Не совсем так, — он улыбнулся и
