от сдержанности, от того, чтобы сделать это продолжительным и насладиться этим. Он предложил мне передышку от боли, которая искалечила меня, и теперь сдерживаться было бессмысленно.
Мои пальцы запутались в его волосах, и я начал трахать его рот сильно и быстро, совершенство его губ и языка, поклоняющихся мне, было слишком велико, чтобы сопротивляться, я крепко обхватил его и взял от него все, что мне было нужно. Он был так хорош в этом, так искусен, как будто был создан для того, чтобы доставлять мне удовольствие.
Все быстрее и быстрее я вбивался в его рот, чисто мужской звук вырвался из меня, когда я полностью потерял контроль и отдался скорости своих даров. Я делал то, о чем он умолял меня, и я не был нежен, когда брал у него, трахая его рот, пока не кончил ему в горло, а его имя вырывалось из моих губ, как молитва и проклятие вместе взятые.
Сет застонал, как будто моя разрядка была так же хороша для него, как и для меня, и он проглотил каждую каплю меня с голодным блеском в глазах, который заставил меня почувствовать, что он едва начал со мной.
Я отступил на шаг, тяжело дыша, пока он поднимался на ноги, а я снова натягивал штаны.
Я уже чувствовал, как боль горя давит на меня. Тот украденный момент угас слишком быстро, а то, что он сказал о Дариусе, снова пробудило во мне гнев.
— Так это все? — спросил Сет, поправляя свои штаны, глядя на меня так, словно хотел, чтобы я что-то сказал. — Ты получил то, что тебе было нужно?
— Получил? — спросил я в ответ, его вкус все еще оставался на моем языке, а мой член уже практически снова стал твердым, пока я думал о том, что мы сделали. Я хотел большего, но напряженность его позы говорила о том, что он больше не хочет, даже если я видел, насколько он тверд через узкие джинсы.
— О да, — язвительно ответил он. — Ты меня знаешь, трахаться для меня все равно что дышать. Это был действительно выбор между тем, чтобы сосать твой член или пойти найти себе выпивку, а я не так уж и хотел пить, так что…
— Так что? — слова обжигали язык, но я не знал, как их сформировать, и был уверен, что он не хочет, чтобы я их формировал. Мы только что потеряли брата, и чем бы это ни было, это была наименьшая из наших проблем, но все же…
Сет сжал челюсти и подал мне самый агрессивный знак мира, который я когда-либо видел в своей жизни.
— Точно, — сказал я, когда что-то похожее на свинцовую гирю опустилось в полые остатки моей груди. — Тогда, наверное, увидимся позже.
Я вернул гребаный знак мира, чувствуя себя чертовым идиотом, не говоря уже о том, что меня использовали. Но ведь именно это он мне и предлагал, не так ли? Он сказал, что мы должны использовать друг друга, чтобы забыться на некоторое время, и мы это сделали. Так что мир этому.
Я развернулся и выбежал из комнаты, прежде чем смог сказать что-то, что возобновило бы наш спор, зная в душе, что Дариус не хотел бы, чтобы мы настраивали друг друга против него. Но каждый шаг, который я делал, удаляясь от той комнаты, становился все тяжелее, каждый дюйм казался милей, которую я никогда больше не смогу преодолеть, и когда я вбежал в просторную комнату, заполненную Советниками, Тори, Ксавье и Джеральдиной, мне пришлось задуматься, о чем, черт возьми, я думал, когда согласился на что-то настолько пустое с единственным человеком, который был мне дорог больше, чем кто-либо другой в этом проклятом мире.
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что все сидящие за большим круглым столом теперь выжидающе смотрят на меня, и я прочистил горло, ощущая напряжение в комнате, едва заметное разделение.
Моя мама сидела слева от стола между Антонией и Тиберием, их единство и легкость друг с другом были очевидны по их позам и взглядам, которыми они обменивались. Справа от стола Тори сидела на стуле, который был больше всех остальных, с виноградными лозами, извивающимися вверх и по спинке, образуя конструкцию, подозрительно похожую на корону прямо над ее головой. Мне не нужно было смотреть на Джеральдину, чтобы понять, кто ответственен за этот маленький кусочек магии земли, но один взгляд в ее сторону показал, что она сидит прямо, как фонарный столб, по правую руку от Тори, ее подбородок держится вызывающе, а глаза пылают страстью.
Ксавье тоже сидел справа от стола, хотя его стул стоял ближе всего к середине, как будто он стремился преодолеть разрыв между различными силами в комнате. Его взгляд переместился на меня, и я склонил голову в знак признания его утраты, горя, которое мы разделили. Ксавье кивнул в ответ, и хотя его глаза налились кровью, а челюсть покрывала двухдневная щетина, он, казалось, был полон решимости принять участие в том, чем бы это ни было, не погружаясь в темноту той боли.
— Калеб, — тепло поприветствовала меня мама, ее глаза светились любовью и заботой, хотя я знал, что сейчас она не станет говорить об этих чувствах. Она играла в эти игры достаточно долго, чтобы знать, когда время для таких вещей уместно, а когда политика должна быть на первом месте. Я всегда мог определить, в каком режиме она находится, по одному ее слову или выражению лица, и похоже, что на данный момент эта встреча будет превалировать над всем остальным.
— Это личная встреча? — спросил я, хотя у меня не было намерения уходить.
— Останься, — ответила Тори, выступая вместо моей мамы и привлекая внимание Советников, которые вздрогнули от ее командного тона. Но я знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что в ее тоне не было приказного тона, а просто предложение.
Я обошел вокруг стола и взял стул для себя, только осознав, что выбрал точный центр разделения, когда моя задница опустилась на сиденье, и я оказался в положении моста между двумя группами. Этот факт никто из них не упустил. Моя мама бросила взгляд на мою обнаженную грудь, но ничего не сказала по поводу моего раздетого состояния, предположительно потому, что ожидала появления в комнате дополнительного союзника.
— Мы обсуждали лучший курс действий отсюда, — ответил Тиберий на мой невысказанный вопрос. — Планы наших передвижений и то, где лучше всего нанести ответный удар…
— И уже не раз говорилось, что здесь не нужны никакие
