Может, от страха я и поправился. А ещё Малыш Жак таскал мне свою порцию еды украдкой, чтобы хозяйка и её две дылды-дочери не заметили. Жак сам рисковал в подворотне оказаться, но меня кормил: должок за ним был. Малыш отлично понимал, что, если меня не будет, никто его от старшей своры не защитит и не спрячет. Кому он нужен – угловатый, тощий, вечно с текущим носом, ниже всех нас на голову? Вот и били все, кому не лень. А у меня рука на такую козявку не поднималась, зато у десятилетки Ника – очень даже. Я как-то и вступился, просто чтобы Нику в морду дать. Ну а Жак тогда, видно, решил, что мы с ним теперь друзья, и носил мне потом мокрые тряпки на лоб и перевязки. Заботился. И моё угрюмое бурчание его не спугнуло, так что друзьями мы и впрямь, можно сказать, стали. Точнее, он за мной как хвостик бегал, ну а вместе нас почти не трогали.
Теперь он мне жизнь спасал, и я был благодарен – впору Великой Матери молиться, что наделила меня, хм, милосердием, которое сторицей вернулось. Правда, не как храмовники рассказывают в своих проповедях, ну да у нас, черни, всё не так.
Когда я смог стоять – но не настолько, чтобы не держаться за стены, – хозяйка отрядила меня дочкам в помощь для уборки. Остальных приютских на день-два обычно нанимали – кого в конюшни, кого в трактир, кого к мастерам для чёрных работ. Детский труд стоил гроши, так что недостатка в нанимателях обычно не было. Но полуживого меня вряд ли бы кто взял, потому хозяйка и предлагать не стала. Однако считала, что деньги лорда де Триста, которому принадлежал приют, мы все должны отрабатывать. Честно говоря, уверен, отрабатывали мы даже с процентами, пусть и платили нам гроши. Хотя не думаю, что сиятельный лорд сильно на нас обогатился. Просто среди благородных модно было давать деньги на благотворительность. А уж если они что-то взамен получали – так это не считалось.
Барак у нас был большой – по крайней мере, мне тогда казался большим. Дочки хозяйкины, как обычно, скинули на меня основную работу – уборка всегда наказание, так что скинуть её было на кого. В тот раз, вот, мне не повезло.
Мытьё полов – ещё ничего, ползать я мог. Колени, правда, до крови стёр – так и ну их, не впервой. И руки окоченели, но их я старался беречь, знал уже, как с тряпкой управиться, чтобы мозолей лишних не посадить. А то как потом работать больными руками?
Но подметание двора стало подлинной пыткой – меня заносило вместе с метлой в обнимку как пьяного. И если на моей физиономии ещё осталось свободное от синяков место, ручка метлы доделала то, что не успела ключница.
Под конец сволочная метла и вовсе улетела куда-то, где я её и не видел – перед глазами и так всё расплывалось. Но поплёлся-пополз поднимать – если всю работу не сделаю, еды мне сегодня не видать. А если есть не буду, фиг поправлюсь.
Ручка метлы наконец ткнулась в руку, я её сжал – пальцы нещадно дрожали. И только тогда разобрал сквозь шум в ушах недовольный голос:
– Охренел, идиот малолетний, ты куда лезешь?! Жить надоело?!
И тяжёлые копыта, которые я как-то умудрился не заметить, опустились в локте от меня.
Прижимая норовящую вырваться, жутко мешающую метлу, я пополз (слишком медленно) в сторону, когда чья-то кожаная перчатка с богатой золотой вышивкой схватила меня за подбородок.
– Это кто тебя так отделал? – поинтересовался тот же голос, а рука в перчатке потянула вверх.
Метлу я снова выронил, но встал, покачиваясь. Больше всего было жаль, что снова придётся эту мерзкую дуру ловить, а её ещё и найти в тумане надо…
– Что у тебя с глазами? – неожиданно спросил голос, а перчатка принялась ощупывать левую сторону моего лица.
Я глотнул морозный воздух.
– Не знаю, м’лорд.
– И за что тебя так? – перчатка всё не отпускала, а я чувствовал, что ещё чуть-чуть и грохнусь «м’лорду» прямо под ноги. Точнее, под копыта его лошади. Да, а сапоги у господина, наверное, дорогие, из кожи с бахромой – как у принца с графом…
Он ждал, и я прохрипел, старательно выговаривая слова:
– Я плохо себя вёл, м’лорд, – лорды не любят, когда с ними общаются на языке черни, хотя и ждут этого от нас.
Мой подбородок принялись вертеть, так что туман перед глазами заколебался, плывя то туда, то сюда.
– Плохо, говоришь? И что же ты сделал? Вазу разбил? Хотя какие тут, бездна забери, вазы…
Держась из последних сил, я пожал плечами. Не, нет у нас этих, ваз – кстати, что это? И чего он ко мне прицепился? Сейчас меня стошнит на его прекрасные сапоги, и будет мне новая порка.
Рука наконец отпустила, и я, хватая ртом воздух, осел на плиты двора.
Мимо, цокая копытами, прошёл конь, у входа к нему кинулись уже стоящие наготове хозяйкины дочки, стреляя во всадника-лорда глазками и треща, как сороки.
А я снова взялся за метлу. Солнце уже садилось, вот-вот вернутся остальные, надо было успеть домести громадный двор, да ещё в сарае убраться…
Меня позвали, когда я разделался, наконец, с двором и скромненько сидел в уголочке, баюкая метлу и пытаясь унять жуткий звон в ушах. Одна из дочек случайно наткнулась на меня, заглянув за сарай, и влепила оплеуху – дескать, почему не отзывался?
– Но, м’лорд, – возражала хозяйка, когда меня втолкнули в её жарко натопленную, мощно пахнущую чесноком комнату, – не отдаём мы обычно семилеток, не знаю я даже…
– Да право же, почтенная, – отозвался обладатель богатой перчатки, и я его наконец рассмотрел.
Он был военным – за версту видно. Не таким, как солдаты городского ополчения – тех из горожан набирают, – а лордом-военным. Все общаются с сиротами свысока, лордам позволено так же разговаривать и с хозяйкой приюта, но обычно они пыжатся, чтобы ещё больше возвыситься, ещё сильнее ткнуть нам на наше место. Этот не пыжился. Он явно привык приказывать – причём всем подряд, даже равным. А ещё у него была эта… стать. Собранный, ни одного лишнего движения. И не морщился он ни от запаха чеснока, ни от вида меня или той же хозяйки с дочерьми. Ну и самое очевидное – его одежда. Дорогая, да, но простая – без блескучих штук, без лишних красивостей и неяркая.
Лорд тем временем поймал мой взгляд, вскинул брови, хмыкнул и достал из-под плаща бархатный мешочек. В мешочке сладко звякнули деньги. И явно не медные.
– Право же, почтенная, – повторил он, подбрасывая мешочек на ладони и заставляя его звенеть, пока мы дружно наблюдали. Хозяйка и дочки – с вожделением, я – с ужасом. Диспозиция ясна была, как стёклышко: когда лорд сам является в приют и платит за сироту золотом, ничего хорошего этого сироту не ждёт. Никакая благотворительность тут и рядом не стояла, значит, почти наверняка мой труп завтра утром всплывёт где-нибудь в районе моста Висельников. Если от меня останется хотя бы труп.
