В замке была огромная библиотека с фолиантами с золотым тиснением на кожаных переплетах. Сулейман рассказывал, что здесь собрано очень много старинных рукописей, в закрытых отделениях хранились свитки папирусов. В моей библиотеке большое количество подлинников, персидская поэзия, летописные свитки египетских жрецов, сказания, саги, легенды, книги по медицине, астрономии, писанные рукой Авиценны и Гиппократа, много современной научной и художественной литературы.
— Я, знаете ли, полиглот, в свое время закончил Каирский университет — экономика и право, социология и юриспруденция, древнейшая и новейшая история, различные формы религий, от самых ранних до теперешних мировых.
— Кстати, вы верите в Бога, в Иисуса? У вас будто бы атеистическая страна? Нет? А у меня своеобразное отношение к Господу. Не взирая на то, что вся наша жизнь построена по закону единства и борьбы противоположностей, я не считаю, что борьба добра и зла является бесконечной восьмеркой, которая обеспечивает существование человечества. Я верю в Высший Разум, основным кредо которого есть Добро и никакой борьбы со злом, ибо сама борьба и есть зло! Да, кстати, вот тут у меня десятка два, опять таки подлинных, картин, написанных великими мастерами. Микеланджело, Рембрандт, Рубенс, Босх, Пикассо, Веласкес, ваш Васнецов и Врубель, Айвазовский, — Сулейман увлекся, рассказывая о картинах истории их написания, сюжетах, художниках…
Иван, как школьник, слушал его, буквально разинув рот. «Боже! Да только дна библиотека и вот эта картинная галерея стоят сотни миллионов зеленых, а он говорит, что у него грабить нечего!»
Две недели пролетели в беседах, прогулках, просмотре старинных книг с изумительными графическими рисунками, за игрой в шахматы. Позвонил Майкл, сообщил Ивану несколько новостей, из которых новостью номер один была:
— Иван, вы там телевизор смотрите? Конечно нет! Ты знаешь, что у тебя в стране твориться? Распался ваш СССР! Что? Эх ты! Слушай новость номер два: от Сулеймана полетишь домой. Нет, не увольняю, а пока специально посылаю тебя туда, будешь мне там нужен! Да и с семьей побудешь. Новость три — перемены, перемены грядут, мой еврейский нос чует! Пока! Привет Сулейману, а дай ему трубку!
Сулейман еще долго болтал с Майклом по телефону. А Иван задумался. К отъезду он был в общем готов, однако к возвращению на Родину?.. Значило ли это, что Майкл отказывается, в дипломатической форме от его услуг? Или действительно что-то новое задумал? Если да, то что? Ладно, это выяснится потом. Деньги пока у него есть, а потом, может быть, и на месте работа найдется. А вот подарками он так и не запасся! Нужно что-либо придумать на месте. Интересно, как отнесется к его возвращению Катерина, ведь в те нечастые общения по телефону она все уши прожужжала ему вопросом, когда же он заберет их к себе?
Проблема с подарками решилась очень просто. В местном магазинчике и на рынке он с помощью Сулеймана купил старшим девочкам по красивому платью турецкого производства, Катерине — яркий шелковый платок и ювелирный набор — искусно вплетенные в золотую оправу гранатовые камни. Колье и серьги. В арабском стиле, под ее карие глаза и каштановые волосы. С подарком Настеньке было сложнее. Наконец он выбрал для нее красивые серебряные сережки с бирюзой. Подарки оказались на удивление дешевыми, но Иван не сомневался, что каждый из них будет эксклюзивным в их городишке. В последнюю ночь перед отъездом ему не спалось. Огромная луна светила в распахнутые окна террасы. Пряный, душистый аромат безветренной южной ночи, мягкие, жаркие подушки не давали заснуть. А главное — калейдоскоп мыслей — как и что будет дальше с ним, со страной, с работой, семьей. Он очень соскучился по родным, даже скандалы Катерины отошли на второй план. Он вспомнил жену, обнаженную, страстную… Настенька наверное подросла, не обижали ли ее сестрицы, нужно будет все-таки с ними серьезно поговорить. И как бедный араб может обходиться без семьи? На его вопрос он уклончиво ответил, что жена и маленький сын давно погибли в автокатастрофе. Как же ему было тяжело! Иван поднялся с постели, накинул халат, сунул ноги в сандалии и вышел на террасу. Звенят цикады, чуть слышно шуршат крыльями ночные бабочки, где-то закричала пронзительно птица. Господи, как же здесь прекрасно! Настоящий рай, прямо Эдем какой-то…
Прощальный ужин в резиденции Сулеймана был с налетом грусти. Иван успел привыкнуть к странному и сердечному хозяину, расставались они навсегда, в чем Иван был уверен.
Он спустился в освещенный луной сад, тихо журчала вода. Сад успокоил, разогнал тревожные мысли, теперь Иван находился в блаженном состоянии и бесцельно брел, наслаждаясь прекрасной природой, их было двое — он и ночь.
Незаметно забрел Иван вглубь сада, аллея закончилась, заросли окружали его. Оглянувшись, он заметил слабое красноватое свечение в глубине. «Огонь что ли? Вдруг пожар? Вся эта красота сгорит?» — цепляясь полами халата за колючий кустарник, Иван пробрался к центру свечения. Это был не тлеющий огонь, а цветок!
Цветок невиданной красоты и строения, его причудливые лепестки мерцали красноватым светом… «Аленький цветочек! Подарок Настеньке!» — не задумываясь, Иван сорвал цветок, ощутив при этом легкое жжение в руках. Это было предпоследнее его ощущение. Последним была, уносящая сознание, боль в затылке.
Сознание возвращалось медленно, как выход из какой-то мягкой субстанции. Сначала боль — голова была переполнена ею. Потом жжение в пальцах, кистях рук, потом тошнота. Головная боль сконцентрировалась в области затылка, однако мгновенно, при малейшем движении, даже глубоком вдохе разливалась по всей голове. С трудом Иван попробовал пошевелиться и приоткрыл тяжелые веки. Пораженно ощущал себя в сидячем положении, руки и ноги были надежно связаны. Уже полностью придя в себя и открыв глаза он, превозмогая боль, попробовал оглядеться. Утреннее солнце хорошо освещало помещение. Это был рабочий кабинет Сулеймана. Напротив связанного Ивана на широченном рабочем столе под стеклянным колпаком слабо мерцал красноватым светом злополучный цветок, в кресле сидел мужчина, в котором с трудом узнавался гостеприимный хозяин.
— Уже очнулся? Хорошо. А теперь ответь мне — почему ты это сделал? Как, ты посмел сорвать в моем саду этот цветок? Цветок, который дороже мне не только твоей, но и моей собственной жизни? Как посмел ты, ничтожный, так обидеть меня, в моих лучших побуждениях? Ну? Отвечай!
Сулейман говорил тихо, но жестко, каждое его слово, как молотом, гремело в затуманенном болью сознании Ивана: «Господи! Этот весь цирк из-за паршивого цветка? Да он ненормальный, псих! Чуть не убил, связал, допрашивает? Проклятый араб! Ничего себе, удружил Мишка…»
