— Тебе бы в баньку на дорожку то, — вздохнула Рада.
— Уезжаем, меньше, чем через час уже. Не до баньки, — горько вздохнула я. было бы не плохо, хоть как-то время потянуть, а мне б к волхвице нашей сбегать, может подскажет чего. Если уж не как избежать нежеланного союза, то хоть как выжить в чужом краю.
— Словно вор с добычей убегает, иноверец проклятущий, — проворчала Рада, насупившись.
— Он хоть красивый?
— Холодный как полоз болотный, — я невольно съёжилась.
— Потрогала уже? — выпучилась Рада.
— Я про глаза.
Не зная, чем себя занять, я села. Затем встала и принялась мерить комнатку шагами.
Никак не верилось, что происходящее со мной, правда, а не сон. Еще ложась с Вечера спать, я и подумать не могла, что меня заберёт в чужой край, чужой и такой страшный мужчина, да еще в качестве своей нареченной. Супротив воли моей.
— А правду сказывают, что он в змея крылатого оборачиваться может? — тихонечко спросила Рада, и взвизгнула, испугавшись настойчивого стука в дверь.
— Входи! — крикнула я, ожидая увидеть кого-то из челядников.
И на пороге действительно замерла насмерть испуганная Яринка. С нарядным красным, вышитым серебром, платьем в руках.
— Тебя жених, к столу требует. Праздновать обручение, — заикаясь пролепетала, вусмерть перепуганная девчонка.
Мара — У древних славян, богиня смерти.
Гердана — широкое украшение на шею, с тем или иным рисунком, сплетенное из ниток, либо из бисера.
Макошь — У древних славян, — богиня, что придет каждому из людей ниточку судьбы, делает она это вместе со своими дочерьми, Долей и Недолей.
Купала — летний праздник славян. года молодеж выбирала себе пару.
Глава 3
— Чего ж ты бледная такая, словно он меня зажарить приказал?
— А кто его знает! Может и прикажет! Сидит там вроде и живой, а глазами то мёртвый давно уж.
Мне осталось лишь горько вздохнуть.
— Значит, не показалось мне.
— Не показалось. Сидит, вино одно хлещет, к еде и не притрагивается. Вот увезет тебя еще не венчаную, а что по дороге с тобой сделает, только он один и знает. Никто за тебя с него и не спросит.
Сиянка всхлипнула и вытерла слезинку.
— Молчи, дуреха! — прикрикнула Рада. — Переодеться помоги лучше.
Девушки быстро меня переодели, нашлись и сапожки, и очелье каменьями изукрашенное, сережки из крупного морского жемчуга. Все красивое, дорогое и редкое, но меня ничуть не радовало это. Все чужое телу моему, сути моей. Чувствовала себя актеркой в потешном театре, которую хозяин заставляет играть нужную ему роль, потому что сама я, ему нисколько не интересна.
Все с себя сорвать хотелось, под лавку забиться и одеялом укрыться, чтобы не трогали. А еще лучше к Михалу бежать, а вместе с ним в леса дремучие. Да хоть в навьих болотах сгинуть с любимым, мне сейчас милее, чем уехать с чужим, нелюбимым, странным таким.
Да только без толку все. Не спасет меня Михал. Драться кинется, погибнет, в болота убежим, так маг прогневится и вполне может все княжество вырезать. Ни в чем неповинный люд погибнет. От младенцев до старцев. Не присуща магу жалость, а значит, и выбора у меня нет.
Увы, не только за себя отвечаю.
Тяжко выдохнув, пошла уверенной походкой в залу приемов. Челядь носилась по коридорам как ужаленная, но несмела и слово вымолвить, а на меня теперь все смотрели со страхом, шарахались даже, как будто у меня голова теперь змеиная. Теперь и я для них чужая. Позабыли уже ту Марту, с которой еще с утра хлеб делили. Бояться немилости мага и всех богов молят, чтобы мы поскорее убрались отсюда.
С глаз долой — из сердца вон! — так и для князя с кнесенкой будет.
— Все, как положено, будет, не изволь сомневаться, — услышала, я голос мага входя в залу.
Увидев меня, маг встал и отодвинул мне стул рядом с собой. Осмотрел меня очень внимательно, но прежнее недовольство из глаз не исчезло.
— Садись нареченная моя, не бойся.
— Как имя твое? Как обращаться к тебе? — спросила глядя прямо в холодные глаза мага.
— Имя мое Яромир, обращайся ко мне — государь.
— Я уже сказала, нет у нас ни господ, ни государей, ни повелителей! Мы творцу не рабы! Мы дети, его. Наши души — частички света его животворящего, и все мы равны меж собой на земле.
— Равны? — усмехнулся маг. — Ты, правда, в это, веришь?
— Я не верю — я знаю. — Ответила с теплой улыбкой, как дитю неразумному.
— Отчего ж тогда серьги жемчуга морского, да очельник яхонтовый, в первый раз на тебе сейчас, а на кнесенки твоей, он с колыбели? Отчего ты ей всю жизнь сапоги надевала да застегивала, а не она тебе?
— Каждая душа сюда за своим путем приходит, сама себе опыт выбирает! То, что ей прожить интереснее будет сейчас, — сказала и тут же язык прикусила, да поздно.
Заблестели у мага глаза, пуще прежнего.
— О, как! Так значит, это ты сама меня себе в мужья выбрала? А чего ж дрожишь от страха и рядом присесть боишься?
— Не боюсь! — расправила плечи и прошла к своему месту с достоинством, села рядом с женихом. — Знать судьба мне такая — княжество свое от твоей немилости спасать.
Радомир, сидевший напротив, тяжко вздохнул от слов моих и уперся взглядом в кубок с вином.
— Хорошую дочь ты вырастил Радомир, достойную. Гордись.
— Горжусь! — кивнул князь, а от меня не укрылось, как он вздрогнул, когда Яромир меня дочерью его назвал. Вздрогнул так, словно маг мне тайну страшную открыл.
Или действительно открыл?
Невольно уставилась на князя в упор и перешла на внутреннее зрение, сияние у князя было тусклое, подавленное, что не удивительно, но меня сейчас интересовали лишь ниточки родства. Кровного родства.
Долго смотрела, всматривалась, как могла, но ничего не увидела, кроме обычной привязанности, к милому ребёнку, которая всегда была, и чувство долга. Перед отцом моим. Воеводой князя и другом его верным.
— Чувство, долга действительно есть и еще какое — услышала я внутри себя голос мага. — Полюбилась матушка твоя князю, да только княгиня не дала позволения мужу вторую жену брать, силы ее, испугавшись, а без позволения старшей жены, младших не берут. Сама знаешь, обычаи ваши.
— Но супротив воли жены, князь согрешил, и я была зачата, вне семейного союза! — обидная догадка кольнула сердце так, что я чуть не задохнулась.
— Верно. Воеводе, твоя матушка, тоже дюже люба была, вот он их и сженил скоренько. После отказа княгини. Боялся, что княжна волхвичку изведет до смерти, к мужу ревнуя.
— Они знали от кого я?
— Только мать знала, а каждый из мужчин надеялся, что от него. Волхвичка нарочно родственные узы скрыла, чтоб княгиню не бесить.
Новая жуткая догадка резанула мне сердце.
— Это княгиня извела мать родами?
— Да. Как воеводу убили, забоялась она, что князь снова к ней потянется. Еще и в тебе родную кровь почуяв.
Я открыла глаза, по щекам князя катились слезы. Он тоже слышал наш мысленный разговор, и ему сейчас впервые открылась вся правда, как есть.
— Как ты мог с ней так поступить?! Где видано князю, до свадьбы ложе с девицей делить? — спросила, роняя слезы прямо в кубок с вином. — Гдей-то видано, чтоб князь, законы вышних нарушал?
— Я любил ее. Очень! — тихо произнес князь.
— Сердцем любить надо, а не удом! А ты, чувствам поддался, дело сделал, а ради нее, даже со вздорной бабой не справился! Хвост поджал и на другого спихнул! Извести позволил!
Князя трясло, он в раз постарел лет на десять. Закрыл лицо руками и простонал:
— Виноват яаа Виноваат, простииии, дочкааа. Простиии. Я девятнадцать лет уже не сплю, с той ночи.
Не трогали меня слезы князя. Если и мучился, то правильно, за дело. Всю мою жизнь изурочили с княгиней вместе! Благодетельством прикрываясь! В глаза улыбаясь.
— А княжна, ведь даже умирая, не покаялась в том, что сделала? Права я? Права? Хоть ты и сам все знал, но от нее признания не получил даже тогда, когда над ней Мара стояла!
