— Не то слово! — беспечно отозвалась я и оттолкнулась от стола, раскачиваясь в кресле-гамаке. — А что — это?
— Довести тебя до момента, когда нам пригодятся четыре спальни для сыновей.
Ну вот опять он про это.
Как-то криповато. Мальчику не семнадцать, чтобы продолжать играть в воображаемый будущий дом, куда он приведет меня своей женой. Использовал инструмент для пикапа — отложи, дай сверлу остыть.
В остальном ведь он нормальный здоровый мужик, который мне очень нравится.
Очень.
Прямо очень.
Я закрутила цепь, на которой висело кресло, отпустила — и закружилась, откинув голову и ловя вспышками: зелень лип у воды, взмахи утиных крыльев, мятные листочки на поверхности лимонада, убранную за ухо золотистую прядь волос, острый взгляд.
Затормозила, уперевшись ногами в пол.
Что-то у него только что было странное со зрачками. Очень узкими крошечными зрачками в травяной зелени глаз. А сейчас все нормально. Но я увидела…
— Почему ты так на меня смотришь?
Мне показалось, или он занервничал? Дотронулся до бриллианта в ухе, сменил позу на неловкую.
— Думаю, не умерла ли, — расхохоталась я.
— От чего?
— От радости, что ты тут, такой красивый, сидишь со мной и болтаешь о ерунде. И почему-то тебе это нравится и интересно.
— Тебе никогда не говорили, что на свиданиях не стоит так откровенно признаваться, что тебе нравится человек? Особенно на первом? — с любопытством спросил он.
— Это говорит мне человек, который в первые пять минут знакомства пообещал жениться и заделать мне четырех детей!
Он ничего не ответил, только сложил руки домиком перед собой и оперся на них, скрывая улыбку. Словно говорил мне: «Погоди-погоди, это только начало. Сейчас тебя закружит так, что очнешься ты только в том доме в горах, вешая занавески в четвертой детской».
Когда дети не являются твоей заветной мечтой, такие сценарии больше походят на кошмары. Надо бы держать с ним ухо востро и тщательно предохраняться.
Ух ты, о чем я думаю!
Рановато!
На первом свидании приличные девушки себе такого не позволяют даже в мыслях.
Мне послышалось, или с того конца стола донесся смешок?
В зеленых глазах сверкали яркие искры солнца; Кхаран щурился и крошил булочку общительным уткам, подплывавшим к самому балкончику. Солнечный свет так играл на его волосах, что казалось, мгновение — и от них разбегутся солнечные зайчики, как от зеркального диско-шара.
Все было настолько фантастично, что никакие правила не действовали. Разве можно следовать правилам, когда с тобой случилось чудо?
Я могла бы ждать подвоха: что зеленоглазый принц проспорил друзьям наше свидание, поцелуй или секс. Или подлости: на обратном пути он завезет меня в заброшенный дом, вырежет сердце, пожарит и съест. Или даже банальности: мы окажемся в постели, а он не перезвонит.
Но, знаете, в жизни каждой женщины наступает момент, когда она понимает — миру пора ее оценить. Все эти километры накрашенных ресниц, десятки сброшенных и снова набранных килограммов, бесконечность порванных колготок и сломанных каблуков, слезы в подушку, насильные улыбки, разбитое-склеенное-разбитое-сшитое-разбитое-выращенное-заново сердце — пора получить какую-нибудь награду. Призовую игру. Идеального мужчину.
Именно в тридцать пять самое время. Когда все сроки прошли, брачный рынок аннулировал абонемент и перестала верить во вторую половинку.
Никаких компромиссов! Ни «ну с пузиком, зато добрый», ни «зарплата не очень, но в постели орел», ни «на десять лет младше, сама всему научишь».
Только длинноволосый блондин с кошачьими глазами и повадками воина, одетый в белое и умеющий удивлять.
— Как насчет второго свидания?
— Завтра?
— Сегодня вечером.
Привыкай к чудесам
Это было самый безмятежный и счастливый август в моей жизни. Словно нездешний и странный, зеленоглазый, иллюзорный и загадочный Кхаран на машине, которую не выпускал ни один автомобильный концерн в мире был и правда подарком судьбы за все мои неудачные отношения, за всех предавших друзей, изменивших возлюбленных и те летние вечера, когда ревела, спрятавшись в дальнем углу Ботанического сада.
Солнце вставало умытым и свежим, целый день было тепло, даже жарко, так неистово и прекрасно, как я всегда мечтала. Вечером прохладный ветер приносил запахи трав.
А еще я каждый день говорила:
— Удиви меня.
И Кхаран удивлял. Букетом цветов с зеркальными лепестками, бутылкой лилового вина, от которого я не хмелела, а только начинала чувствовать мир острее, маленькой шкатулкой, выложенной нежно-розовыми камушками, в которой прятался керамический кулон в виде диковинного зверя.
Кулон меня, если честно, испугал. Он выглядел точь в точь как тот, что подарил мне в двенадцать лет соседский мальчик с редким тогда именем Родион. Он сказал, что сделал его сам, в мастерской, где учился лепить из глины. Я была в него немножко влюблена… безумно влюблена. Но смущалась и не могла даже смотреть в глаза. Помнила только его пальцы с этим кулоном на кожаном шнурке.
Он уехал через месяц, я узнала об этом случайно. И носила этот кулон потом долго, очень долго, лет до девятнадцати, когда снова влюбилась — и на этот раз точно узнала, что безответно.
В каком-то диком отчаянии я разозлилась на кулон. Мне показалось, что именно он, эта память о детской влюбленности мешает мне сейчас стать счастливой.
Я расколотила его о мраморный пол на той станции метро, где мне только что сказали, что я выгляжу глупо, бегая за парнями. Осколки были такими мелкими, что когда через секунду я испугалась до полусмерти и от всего сердца пожалела, что сделала это, я не смогла даже собрать их все. Они рассыпались в глиняную пыль прямо у меня в пальцах.
Увидев этот кулон в шкатулке, я чуть не разбила его второй раз. Руки ослабели, и я выронила и его, и шкатулку, но Кхаран молниеносно подхватил их, в который раз впечатлив меня своей реакцией. И когда я объяснила, в чем дело, рассмеялся и заверил меня, что кулон, конечно, красивый и наверняка редкий, но совершенно не явился из прошлого, а был куплен на ярмарке мастеров.
— Твой мальчик просто скопировал чей-то дизайн из журнала или каталога. А ты склонна к мистике! — рассмеялся он. — Чем, кстати, кончилась та история? Помогла разбитая память о прошлой любви?
— Помогла… — тихо ответила я. — Он позвонил мне вечером, и мы целый год были вместе.
Зеленые глаза сощурились:
— Так, значит, не зря разбивала?
— Зря… — я отодвинула рукав легкой белой рубашки. Под ним прятались уже совсем бледные шрамы.
Мне показалось, что нотка гари, всегда неуловимо присутствовавшая в запахе духов Кхарана чуть-чуть усилилась.
Но больше мы об этом не говорили.
Он тоже говорил: «Удиви меня!»
Мои чудеса были попроще.
— Смотри, тут продаются пончики с сахарной пудрой и молочные коктейли прямо как в моем детстве! Ну… и в твоем тоже?
Я покосилась на него. Возраст Кхаран все еще не сказал, документы вынимать повода не было, а на вид он по-прежнему был слишком хорош для этого мира.
Знала бы я тогда, насколько права…
— Да, и в моем тоже. Но ведь сейчас они везде продаются?
— Нет, это не то! — я даже топнула ногой. Ничего они не понимают. Сейчас покажу. — Тут, смотри, даже миксер старый советский из восьмидесятых, карточки не принимают, и даже штуку для фритюра с тех пор не меняли. Заходи.
Маленький павильон действительно выглядел так, будто мы только что перенеслись на четверть века назад: фанерные столы, за которыми надо есть стоя, порезанные на треугольнички салфетки в пластиковых держателях, продавщица в кружевном фартуке и всего два пункта в меню — коктейль молочный и пончики жареные.
Уверена, здесь можно снимать кино и никакой самый придирчивый зритель не найдет анахронизмов.
— Ладно, удивила, — нехотя согласился Кхаран. — Сколько тебе пончиков?
— Четыре.
— Ты уверена? — он сощурился и окинул меня взглядом, от которого покалывало кожу.
