class="p">Его отец вручил ему флягу воды.
— Вряд ли это так срочно, как говорил парень. Он будет продавать вино, как его отец и отец его отца. Ребенок не должен воображать, что герой-любимец богов захочет его рядом с собой. Юность на войне — к неудаче.
Он был прав. Алексиос пил и старался не смотреть на то, как его отец увял за прошлый год. Старик был огромным, играл циклопов в детских историях, потому что был высоким и широким. Может, даже немного страшным.
Но теперь его отец выглядел как пожилой. Он женился на матери Алексиоса, когда был уже немолодым. Конечно, они не ожидали, что его мать умрет при родах. Мужчина в возрасте получил мальчика, у которого было энергии больше, чем у быка, и сам он был вдвое больше. Так всегда говорил его отец.
Годы сказались на кузнеце. Хоть его руки все еще были сильными, он угасал от жизни тяжкого труда. Это ждало их всех.
Было больно порой смотреть на отца. Алексиос видел время на лице старика, и было больно думать о будущем. О грядущей потере.
Он протянул флягу отцу и тряхнул ею.
— И ты попей.
— Мне не нужно.
— Ты поймешь, когда нужно, когда будет уже поздно. Просто сделай это.
Его отец не спорил с крупным сыном. Он выпил воды и вернулся на свое место на их ограде, пока Алексиос надевал ремешки. Он уперся пятками в землю и потянул плуг дальше.
Но он все еще ощущал взгляд отца. Он всегда наблюдал. Оценивал. Убеждался, что сын делал все правильно. Такой была благородная жизнь, которой он учил Алексиоса.
— Разве ты не собирался сегодня к девушке? — крикнул отец. — Той красавице, которую ненавидят боги.
Алексиос хмыкнул и зашагал быстрее.
— Я не знаю, о ком ты. Было бы глупо говорить с тем, кого не любят боги.
— Ты все время это делаешь. Та девочка с золотыми волосами. Как ее зовут? — его отец постучал пальцем по подбородку и указал на небо. — Медуза! Я про нее.
Он закатил глаза от причуд отца. Старик знал Медузу со дня ее рождения. Если он правильно помнил историю, его отец первым поздравил их с рождением ребенка, потому что хотел увидеть малышку раньше их соседки. Он все еще хвалился этим перед хрупкой женщиной, которая регулярно приносила им свежий хлеб.
— Ты знаешь Медузу, отец. И я не знаю, с чего ты взял, что боги прокляли ее.
— Я не говорил, что прокляли. Я сказал, что они ненавидят ее, — он покрутил пальцем в воздухе. — Есть разница, и тебе стоит запомнить это.
Алексиос добрался до конца ряда, сбросил ремешки. Он поднял весь плуг и переставил его на другой ряд.
— О, да? И в чем разница?
Отец любил говорить о богах. Хоть Алексиос не понимал восторга отца из-за их поведения. Боги, по его мнению, не должны были лезть в его дела.
Но если разговор отвлечет отца, пока он тянул плуг, они будут говорить о богах.
Его отец спрыгнул с ограды и встал рядом с ним, Алексиос снова закрепил ремешки.
— Слушай, быть проклятым богами не так ужасно, как многие думают. А вот их неприязни нужно избегать.
— Вот как? — он закончил закреплять ремешки.
— Из проклятия можно выбраться. Может, есть задание, которое приведет человека к титулу героя или королевству. Но неприязнь богов? Это забытый человек, а забытый — хуже, чем когда тебя видят. На проклятую жизнь боги хотя бы смотрят. Это честь.
Алексиос не был согласен с этим.
Проклятия усложняли жизнь. Приходилось вечность искать, как убрать проклятие, а не жить своей жизнью.
И если отец думал, что боги любили их, потому что порой с ними случалось хорошее, он обманывал себя. Богам не было дела до кузнеца и его сына.
Им были важны герои. Люди, которые закаляли свои имена в пылу боя, изменяли исход войны. Таких людей боги любили, только на них обращали внимание.
Он потянул сильнее, пока отец не унимался:
— Слушай меня, мальчик, это важно.
— Я слушаю, — выдавил Алексиос, плуг налетел на камень, пришлось тянуть сильнее.
— Может, ты не хочешь благосклонность богов, но стоит быть с тем, кто хотя бы нравится богам. Если кто в деревне и свяжет себя с героем, так это мой сын.
Алексиос застыл от этого. Он выпрямился, хмуро посмотрел на отца, который вдруг оказался куда ниже, чем был. Или это Алексиос стал выше.
— Зачем мне связывать жизнь с героем? — спросил он, голос гремел. — Я хочу тихую жизнь, как у тебя. Мне нравится быть кузнецом. Лучшая часть моего дня — видеть Медузу во время прогулки в деревне. Зачем мне менять это, когда я счастлив?
— Ты точно счастлив? — отец скрестил руки на груди. — Или ты идешь по жизни, когда мог ее проживать?
— Что это за загадка?
— Это не загадка, сын мой. Это предупреждение. Ты слишком долго разбираешься с тем, чего хочешь от жизни. Ты хотел дружить с той девочкой. Потом хотел, чтобы она была твоей женой. А теперь ты хочешь, чтобы она была одна и страдала тут со мной вечность. Я — плохой спутник жизни.
Алексиос пнул плуг и недовольно посмотрел на отца. Как старик мог называть себя плохим! Алексиос отдал все, чтобы всегда быть рядом с отцом. И он хотел, чтобы так было.
Он не жалел, что принял такие решения. Его отец был величайшим человеком, по мнению Алексиоса, и время с ним было радостью. Когда он повернулся, готовый возразить, его отец уже смотрел на него с широкой улыбкой.
Алексиос указал на него, рыча:
— Ты лезешь, куда не нужно, старик.
— Нет, я лезу, куда должен. Ты — мой единственный ребенок, Алексиос. С чего ты взял, что я хочу видеть тебя несчастным тут, со мной? — его отец развернулся и поманил Алексиоса за собой. — Идем, мальчик мой. За мной.
Работы в поле было все еще много, и он не знал, чего отец хотел от него. У них была и работа в кузне. Много работы, так что болтать о женщинах было некогда.
Такие разговоры были хороши у костра с вином. Не днем, когда он только сильнее смущался с каждой секундой.
— Отец, — простонал он, но все равно пошел за стариком. Что еще он мог?
Алексиос понял, что близился день, когда отец не сможет передать ему мудрость. Однажды в его груди будет пылать вопрос, на который мог ответить только отец, а старика не будет рядом. И он пошел за
