Я смотрела на напряженные плечи и спину генерала, боясь поднять глаза и увидеть колкие взгляды и шокированного Лиама, которому некому объяснить, что происходит.
Григорианец выпрямился, но остался на коленях.
– Согласна быть названной?
Он спрашивал, готова ли я к взаимной клятве.
Я онемела: тело стало совсем невесомым, я его не чувствовала. Все взгляды в зале были направлены на меня.
– Да, – выдавила я, бросаясь в неизвестность и отрезав себе пути отступления.
Он сделал шаг навстречу, шершавая ладонь легла на шею, он притянул меня к себе и мы соприкоснулись лбами.
– Перед Двуликими и свидетелями говорю, что ты моя женщина…
У меня закружилась голова. Слова брачной клятвы!
Я поняла, о какой жертве он говорил. У григорианцев клятва дается на всю жизнь. Ради победы он навсегда закрыл себе возможность получить наследника. Закрывал он ее и для меня. Я ничего не теряла, право распоряжаться собой я получу нескоро.
Помню о себе все.
Я рабыня, мне больше нечем жертвовать.
И отступать поздно – на нас смотрят. Я боялась Эс-Тиррана, но если я захлопну перед собой эту дверь – что останется? Маленькая каюта и Лиам?
Я положила руку ему на затылок, копируя позу.
– Перед собравшимися говорю, что ты мой мужчина...
Короткую клятву произносили в экстренных ситуациях: перед боем или чтобы узаконить наследника. И Лиам сам только что узаконил ее, подписав мирный договор на равных. Больше ничего не нужно, главное, десятеро смогут подтвердить наши слова, а григорианцев тут как раз десять… Людей не считаю. Я поняла, что генерал делает. Я ксено-этик и зря хлеб не ем.
– Вместе до смерти, – мрачно закончил он нашу клятву.
Мы смотрели в глаза друг другу.
Мои были расширенными и испуганными, его почти не изменились, но в них стояла тоска. Пальцы чувствовали шершавую кожу на затылке. Я так остро почувствовала это и его внутреннюю боль от того, что он взял меня в жены – недостойную, что рука задрожала.
Глаза генерала не изменились: желтые глаза хищной птицы.
На мостике повисла гробовая тишина, а затем по палубе прокатился смешок.
Первым засмеялся Лиам, а за ним остальные – нестройно и неуверенно, затем в полный голос.
– Что за фарс? – выкрикнул он.
Эс-Тирран убрал ладонь с моего затылка и обернулся к Лиаму.
– Ты ведь желал процветания моей супруге, – напомнил он.
– Это не супруга… Что за бред творится? – забормотал он и обернулся, все еще посмеиваясь, словно от хорошей шутки. – Эрик! Что происходит?
Ксено-этик подскочил к нему и зашептал на ухо.
Лиам помрачнел, но не мог остановиться. Я наблюдала, как он то смеется, то злится, то спрашивает у меня и офицеров, что происходит. Он слишком заносчив, чтобы молчать. Офицеры непонимающе переглядывались, а генерал пристально следил за ним, как и его отряд – это был взгляд хищника, ожидающего, когда жертва споткнется.
– Я назвал ее Эми-Шад при свидетелях. Она моя жена. За то, что ты был ее хозяином, – хрипло сказал Шад, обводя зал взглядом, – имею право вызвать тебя на поединок. Пусть твой раб скажет… Наш ритуал скрепится кровью, иначе что за мужем я буду?
На Григе для некоторых ритуалов нужно было пролить кровь – символично или по-настоящему. Они могли вызвать отца жены, ее брата, бывшего жениха… Но григорианки свободолюбивы, ни одна не позволит себя поработить – лучше погибнет в бою.
Зато хозяин есть у рабыни Ривы.
И не кто-то – адмирал Лиам, злейший враг.
Глава 4
Я поняла, что происходит. Поняла, почему ему была нужна именно я – у Шада появилась причина официально вызвать Лиама на дуэль, и убить его без политических последствий для своей страны. Я поняла, почему так часто он говорил о жертвах. Если он проиграет, то и мне конец. Отныне мы в одной связке.
Один шанс на миллион и Григ им воспользовался.
Только один день – день мирного договора позволил приблизиться к Лиаму на расстояние атаки. К нему не подошлешь убийц. Но вот договор подписан и можно разделаться с врагом для полного триумфа.
А рабыня… Кому нужна рабыня.
Я поняла, почему Шад так вел себя в каюте. Он и для себя закрыл множество путей, публично взяв чужеземку в жены. Но так потребовала его страна. Мы заложники одной ситуации.
Я прижала ладонь к губам, не в силах справиться с эмоциями.
Лиам и генерал играли в гляделки. Растерянные глаза Лиама наполнились решимостью, и он рванул кортик с пояса, сжав губы в белую нитку.
– Что ж, генерал. Если настаиваете! – его буквально трясло от гнева.
Он ненавидит, когда на него смотрят как на труса. Он безупречен, адмирал в сияющем мундире, пример для каждого. – Я принимаю вызов!
Генерал повернулся ко мне.
– Иди ко мне, – его пальцы сомкнулись на рифленой рукояти ритуального кинжала. У григорианцев он всегда при себе, потому что только это оружие можно использовать в поединке – или голые руки. Но нож лучше кулаков. – Подойди для ритуального поцелуя, Рива.
Шея, плечи, спина – почти все тело покрылось мурашками. Нет, я боялась не его, а самой сути этих слов. Я его жена, он хотел поцеловать меня перед боем, словно я григорианка.
Я приблизилась, почти не чувствовала, как кладу руки ему на предплечья, как его пальцы охватывают мои локти в странном, тесном объятии, и он прижимает меня к себе. Я подняла голову, не глаза – не хотела встречаться с янтарным чуждым взглядом. Но наши губы соприкоснулись – теплое, шершавое прикосновение. Совсем ненадолго – это традиция, а не чувства. От чувств григорианцы жен не целуют.
Он отпустил меня и повернулся спиной, а я пыталась прийти в себя после поцелуя, и успокоить бешено стучащее сердце. Самое главное, не показывать чувств… Они сделают меня слабой.
Лиам вышел в центр кают-компании. Злой, красный, он выглядел сияющим и карающим в своем шикарном мундире. Кортик, зажатый в руке, превратился под светом корабельных ламп в сверкающее лезвие длиной почти с мое предплечье.
Он тяжело дышал, но был готов драться – впрочем, не факт, что выстоит. Но он не мог отказаться, не мог выставить себя трусом на глазах команды, высокопоставленных политиков и их жен.
Генерал на голову выше и выглядит тяжелее. Плюс броня, которую он не снимет – он пришел в ней, имеет право в ней остаться. Я смотрела, как они кружат друг против друга – прямой Лиам и чуть сгорбленный Эс-Тирран, следя за каждым движением противника. Генерал прихрамывал.
Я все еще не верила, что будет бой.
Казалось, этого не может быть. Сейчас что-то случится, они рассмеются, пожмут руки, разойдутся. Но напряженное дыхание Лиама выдавало – это не шутка. После первого же выпада его лицо покрылось испариной: генерал метил в артерию. Ритуальный кинжал едва не вонзился ему в горло. Он был настроен убить Лиама – быстро, не затягивая.
После следующего броска Лиам отшатнулся так резко, что фуражка слетела на пол. Он раздраженно скривил губы, на потный лоб упала прядь. С каждым ударом Лиам злился все сильнее, понимая, что противник силен, а главное – вынослив.
Они еще ни разу не достали друг друга – Лиам уклонялся. Но он уставал. С каждым неудачным выпадом он раздражался, генерал был в броне, ему приходилось метить в лицо или горло, чтобы ранить его. Несколько раз кортик задевал броню.
Не очень справедливо, но на Григе свои понятия справедливости. Да и не заслужил ее Лиам.
От резких движений мундир стал выглядеть небрежно, волосы сбились. Адмирал не выглядел как на картинке – картинка и война не одно и то же. А он уже давно не был в бою.
Офицеры смотрели на них, не зная, что предпринять. Женщины испуганно наблюдали за боем – и я тоже. Некоторые смотрели и на меня – ксено-этик Эрик пялился почти в упор. Он все понял: что у нас был негласный договор с генералом накануне, что все это – лишь уловка, чтобы заманить Лиама в ловушку. Эрик рисковал. Но он сам раб, он ничего не сказал Лиаму, в надежде, что Эс-Тирран сделает свое дело.
