— Какой лист? В саду еще полно листвы.
— Вы и этого не помните? Не думал, что все так печально, — мужчина отвернулся и присел перед комодом у стены, который я сперва и не заметила.
— Что я должна помнить?
— Не мне вам говорить, — все еще роясь в глубине шкафа, отозвался алхимик, окончательно выводя меня из равновесия.
— Но вы уже все сказали! Разве так делают?
— Повторюсь: это не мои тайны…
— Соль, я требую! — нога по собственной воле притопнула по устеленному паркетом полу.
— Вот видишь, — мужчина, держа в руках невзрачную старую лампу, обернулся. Теперь в его глазах было что-то иное, что-то радостное, полное предвкушения праздника, — тебе не нужна моя помощь в возврате воспоминаний. А вот с фонарем помогу. Даже если эта проклятая аллергия меня доконает.
**
— Я могу помочь. Правда, нужно будет вернуться в лавку, но там точно есть мордовник и барбарис…
— Если бы эти травки могли мне помочь, я бы непременно их пил.
— Но они на самом деле помогают от сезонной аллергии, — обиженно воскликнула я и замолкла, так и не закончив фразу. Не могло быть этого. Сейчас не цвело ровным счетом ничего. — А на что у вас аллергия?
— На тебя, — устало и как-то обреченно проговорил хозяин дома, ставя невзрачную лампу на столик. — И пока стоящая тут ведьма не вспомнит всего, ей меня не вылечить. Потому как это непростая аллергия, это скорее «Загорявка отводячая», если я правильно помню… Апчхи! Точно она.
— Ужасно, — тихо пробормотала я, глядя на страдания алхимика, — еще одно нелепое нечто, которое неизвестно как лечить.
— Может, уделим время фонарю? Пока я еще хоть немного жив.
— Конечно, — я встряхнулась и отставила в сторону метлу. Сложив пальцы сердечком, запалила над ними небольшой огонек, намереваясь зажечь лампу.
Только мне этого сделать не позволили. Резким движением Сольдес сдернул старый и покрытый налетом предмет со стола, не давая зажечь лампу. Мужчина покачал головой с явным осуждением.
— Шутишь, да? Магический огонь для последней подобной лампы в Бриминголе? Я понимаю, что ты все забыла, благодаря одной старой и вредной лягушке, но не до такой же степени? Кресало и огниво! Только живой огонь из настоящего камня. Пожалуйста, если чего-то не знаешь — лучше спроси меня.
В голосе мужчины звучала искренняя мольба, словно мои ошибки могли привести к плачевным последствиям. Хотя, кто знает, что еще я не могла вспомнить?
— Кресало и огниво, — понятливо, словно послушная школьница, повторила я. — А у тебя есть?
— Вот уж хотел бы сказать, что нет, но с тебя станется в это поверить, — Сольдес, прикрыв нос платком при очередном чихе, отступил на пару шагов и махнул рукой. — Сейчас принесу. В лаборатории были.
Мне оставалось только кивнуть.
Пока алхимик ходил в лабораторию, у меня было несколько минут, чтобы осмотреть помещение и попытаться хоть что-то вспомнить. Если я верно поняла, чары наложила моя бабуля. «Старая вредная лягушка»? Это было несколько оскорбительно, но, кажется, Сольдес мог так говорить. Почему? Я не знала. Не могла вспомнить, что такого важного вытворила в свое последнее лето в Бриминголе, но эти, видно, изменило жизнь нас обоих.
Витраж похожий на солнце над лестницей. В одном из секторов, вместо огненно-оранжевого толстого стеклышка стояло обычное, прозрачное. Кто-то его выбил. Это я знала.
Поднявшись на шесть ступеней, я протянула руку, коснувшись стекла. Холодное, гладкое. Прикрыв глаза, я ждала очередной вспышки памяти, но ничего не происходило.
— Это был Мабон. Фестиваль урожая. Одна вредная мелкая девчонка пыталась утянуть из лаборатории моего отца порошок для ускорения роста тыкв. Все жаловалась, что ее тыква недостаточно большая, чтобы в ней участвовать в соревновании лодок, — Сольдес смотрел на меня со странным выражением. Ему было и грустно и в то же время в этой грусти присутствовало что-то светлое, доброе. Ему нравились те воспоминания.
— И что же? Она получила этот порошок? Та мелкая и вредная?
— Еще бы, — алхимик усмехнулся, — отец сам ей дал щепотку и рассказал, сколько нужно сыпать.
— А как же стекло? — я вновь повернулась к витражу, с любопытством рассматривая нарушенный рисунок.
— Это было что-то со столика. Когда я сказал, что не поплыву в тыкве, девчонка бросила в окно нож для писем…
— Нет, — тихо перебила я, проводя пальцами по стеклу, — это была щетка для одежды. Такая, маленькая, с изображением ворона с обратной стороны…
Я словно видела эту старую и тяжелую щетку под серебро, хотя совсем не помнила происшедшего.
— Давай займемся лампой, — тихо позвал алхимик.
— Это должна сделать я?
— На самом деле неважно кто. Просто тебе будет интересно, — протянув мне оба инструмента, Сольдес отступил.
Искры сыпались снопом, но на то, чтобы разжечь лампу, потребовалось раза четыре чиркнуть по огниву. Одна из золотых искр коснулась темного фитиля и потухла. Но что-то изменилось в воздухе. Раздался звон, а затем резко пахнуло морозом, свежестью, словно кто-то разбил большой стеклянный шар, наполненный зимней стужей.
— Ох! — тихо воскликнула я, глядя, как изо рта вверх поднимается облако пара.
— Тише, — ухватив меня за запястье, не давая отступить, прошептал Сольдес, внимательно глядя на лампу. Вверх, от темного фитиля, тянулась тонкая струйка дыма. — Не шевелись. Мы немного опоздали, но еще не все… Вот!
Огонь вспыхнул резко. Вверх взметнулись искры, и меня почти ослепило ярким, белым светом.
— Есть. Теперь надо быстро, — подхватив фонарь, алхимик почти побежал к входной двери, не отрывая глаз от тонкого язычка пламени. Остановившись перед дверью, мужчина мотнул головой и повернулся ко мне. — Открой.
Так и не выпустив огниво и кресало, я метнулась к двери, нажав на ручку и толкнув ее вперед. Не обращая внимания на вновь начавшийся дождь, Сольдес вышел на двор, оглядевшись кругом, словно что-то искал. Я, не понимая до конца, что именно происходит, метнулась за ним, чувствуя, как холодные капли падают за шиворот.
— Что ты ищешь?
— Место, — ничуть не понятно отозвался алхимик.
Еще раз крутанувшись вокруг себя, алхимик подошел к дереву, повесив лампу на нижние ветви, под большие мохнатые лапы какой-то сосны. Стоило Сольдесу убрать руки от магического предмета, как свечение резко усилилось, становясь все более интенсивным, почти невыносимым. Почему-то казалось, что еще немного, и фонарь просто взорвется!
Не успокаивало и поведения алхимика.
Оставив лампу, мужчина подбежал ко мне и, ухватив за руку, потянул в дом.
— Быстрее.
— Да что происходит? — кроме неясной тревоги и желания залить лампу водой, я сейчас ничего радостного не испытывала, однако сил, чтобы противостоять алхимику у меня не было.
— Чудо происходит. Но мы не должны видеть. Иначе не сработает.
— Ты говоришь… — мне не дали закончить. Входная дверь захлопнулась за нашими спинами, а мои глаза вдруг накрыла большая прохладная ладонь.
— Нельзя смотреть. Ни тебе, ни мне. Все испортим…
Я это почувствовала. Всем телом. Каждой клеточкой.
Тепло поднялось от кончиков пальцев на ногах до самой макушки, а потом, как фейерверк, во все стороны разлетелось каким-то странным предвкушением. Неожиданно возникшее ощущение радости и счастья было таким сильным, что я невольно рассмеялась. Ухватив Сольдеса за запястье, я отвела в сторону мужскую ладонь.
— Это оно? ТО, чего не хватало городу?
— Да, — на меня смотрели темные, сияющие глаза. — Но это не все. Через пару дней духи года должны явиться в город на свет фонаря, тогда все будет в порядке.
— Это хорошо, — словно зачарованная, я не могла отвести взгляд от этих темных, полных восторга глаз. Пусть я почти ничего не помнила из детства, но мы явно были когда-то друзьями. И один из нас этого не забыл.
— Это еще не все, — отведя взгляд, отчего я едва не застонала в разочаровании, алхимик откашлялся. — Идем.
Входная дверь вновь распахнулась, и я почувствовала, что не могу дышать. Все вокруг, тропинка, деревья, кусты, было укрыто тонким слоем пушистого белого снега. Тучи разошлись в стороны, и сияющее солнце заставляла каждую снежинку переливаться искрами, создавая невероятную атмосферу. Больше не было той сырости и серости, что так угнетали меня утром. Мир кругом полностью преобразился за несколько секунд.
