А то я не знала. Задница, простите, Зейда уже доложила. С первыми петухами прискакала меня этим обрадовать. Хотя нет. В такое время петухи еще крепко спят, они же, в отличие от этой дохлогрызки, птицы гордые.
— Исключено. Мы договаривались, что я хожу в шар трижды в неделю, по будням и ночами. Завтра у меня выступление и генеральная репетиция. Вы уж как хотите, но усмиряйте свой барьер сами.
— Фета Сайонелл! — недовольно прорычал фетрой. Пф. После Харви вот ни телепатюсечки не страшно. Не доросли вы, Великогадище, до рычания Ползучего Великородия.
— Договор, фетрой, никто не отменял. Не нужна сегодня — пожалуйста! Встретимся, никогда, например. Меня вполне устроит, — уже погасшему экрану любезно добавила: — вы звоните, звоните. Всегда приятно подергать за хвост пустынного мертвоеда.
Поймала на себе ироничный взгляд пилота, глянувшего через зеркало заднего вида, и прикусила язык. Шпионы. Кругом одни шпионы!
— Да, фетрой, — негромко произнес пилот и бросил взгляд на меня, все так же, через зеркало. Что, теперь Кайл пилота подначивает? Я и не заметила, что у него там какое-то переговорное устройство. — В порядке. Повреждений нет, изволит язвить. Хорошо. Обязательно. Вас понял.
— Простите, кто это был?
Ответом стало молчание. Отелепатеть. Нет, ну нормальное поведение для взрослого мужика?
— Если фетрой Кайл Хартман, и вы меня в Аклуа Плейз доставляете, то я прямо сейчас выйду!
Для убедительности даже за ручку дверную взялась, но, глянув вниз выходить передумала. Высоковато как-то. Этажей четыреста-пятьсот лететь. С такой высоты я приземлюсь, конечно. Красивым таким пятном красненьким… Не стоит оно того.
Сработали блокираторы дверей.
— Это еще как понимать?
— Для вашей безопасности, фета. Мы следуем заданному маршруту. В больницу.
Действительно, уже маячил шпиль Аклуа Плейз, а больница совсем рядом. Я напряженно следила за полетом и только когда убедилась, что приземляемся мы действительно на больничную парковку, успокоилась и попрощалась с пилотом. На всякий случай навсегда. Мало ли. Жизнь такая неспокойная стала. Или он улетит, или я… улечу.
Вот как чувствовала, навсегда прощаясь! Хлопнула дверью, ступила на асфальт и едва ли не взвыла от боли. В театре я и не поняла, что повредила ногу. С жизнью, конечно, прощаться рановато, но с карьерой балерины может не срастись, если вовремя не залечить травму как положено. К счастью, мы приземлились на верхней парковке и на родимый пятидесятый этаж я дохромала довольно-таки бодро. Желающих подставить дружеское плечо, увы, не нашлось, но я же, как там… а! Гордая и независимая женщина. Добралась, конечно, куда делась.
Стоило ступить в длинный и прямой, словно спагетти коридор платного отделения, как меня уже выцепил хищный взгляд подруги. Она помахала мне и кивнула на свою дверь, а, заметив мою боевую травму, поспешила на помощь.
— Что с тобой? — подставила плечо, а сама уже вызвала по планшету Григория. Доктора с очень сильной лекарской искрой. Вспомнилось, как играючи Харви залечил мое растяжение. Нельзя просто взять и исправить что-то в организме. Можно либо забрать травму и боль себе, либо ускорить регенерацию. Иного не дано. Лекари способны ускорить процессы заживления в десять, а то и в пятнадцать раз. Порой это спасает человеку жизнь… Отсюда напрашивается вывод, если у меня все прошло разом, то у фетроя, должно быть, заболело? А ведь и вида не подал! Стоп. Я же его ненавижу за предательство. Так что так ему, так ему противному!
— Бывшая фета Ронхарского от меня не в восторге, — пожала плечами. — Наверное, ничего серьезного. У меня завтра выступление для фета Сайонелла, надеюсь, я смогу танцевать!
— На счет этого…
Вездесущая Марта как раз выходила с уткой из двенадцатой палаты. Заметив меня, не удержалась и вставила высокоинтеллектуальное замечание:
— Что, в трусах запуталась, пока снимала?
— Да что ты! — улыбнулась во весь свой рот. — Я их не ношу! Профессиональное.
И похромала дальше. Вот только брюнетка нарочито пихнула меня плечом, когда подрезала и едва не расплескала ароматное содержимое утки на мой подол.
— Вот ей богу! Мы на пороге пятого тысячелетия, а все эти утки! Неужели нельзя придумать, ну не знаю, «какашку-пропадашку» и мочу, куда надо утекашку? — беззлобно глядя вслед удаляющейся рептилии, я вдруг окунулась в философские рассуждения. После Зейды и Сандры с их попытками мне навредить, Марта для меня не страшнее дохлогрызки для аркха. Тявкает, пытается цапнуть, да только не достигает цели. Сандра видит во мне конкурентку, значит, мне нужно работать еще усерднее, чтобы достичь высот в балете, а Марта в принципе завистница та еще и, явно, далекая родственница Хартманов, потому что никто и никогда не видел ее довольной.
Лоби расхохоталась, но, вспомнив о своем статусе, закрыла рот ладошкой и продолжила смеяться, но уже тише.
— Ланни, тебе впору анекдоты писать. Какашка-пропадашка, серьезно?
— Ну, а что? Какой-нибудь такой утилизатор, чтобы…
— Дорогая, — подруга поморщилась. — У меня целый планшет дерьма. Не хочу еще и о всамделишном. В отличие от древних, мы пошли по пути духа, а не техники. Нельзя иметь все и сразу. Но знаешь, я не жалею
Она распахнула двери в свой кабинет, а я задумалась, пока хромала. А ведь придумай кто какашку-пропадашку, я бы не познакомилась с фетом Сайонеллом. Смех, но, правда, мы познакомились благодаря памперсам и уткам…
Лоби помогла устроиться на кушетке, сняла мои босоножки и заставила лечь. Пока аккуратно пальпировала ногу, спросила, словно между прочим:
— Ты выкупила таблетки?
— Эм… Нет.
Подруга смолчала, но я видела, как она улыбалась. Сама скоро станет мамой, а женщины с пузожителями сплошь и рядом состоят из странностей и причуд.
— Я проверю, если хочешь. После того, как Григорий поможет с твоей ногой. Растяжение связок, ничего серьезного. Но завтра выступать придется на обезболивающем.
— Нам, балеринам, не привыкать к боли.
— Ланни, по поводу фета Сайонелла и завтрашней поездки…
— Где наша болезная?
В самый, так сказать, подходящий момент, двери в кабинет распахнулись и на пороге, картинно натягивая перчатку с серебристым антибактериальным напылением, застыл Григорий. Высокий коренастый мужичина с залысиной на затылке, на которую он, не теряя надежды, все время зачесывал свои волосы. Как он сам пояснял, подобное тянется к подобному. Вот только волосы, видимо, об этом не знали и упорно не желали расти. А ведь всего тридцать пять мужику. Не солидно как-то…
— Не стала бы называть себя болезной…
— Разговаривает? Значит, не безнадежна.
Он по-свойски отодвинул Лоби в сторону и внимательным, цепким взглядом просканировал меня сверху донизу, остановившись лишь на животе и на ноге. У меня даже сердце дрогнуло, когда он снова к животу вернулся. Ей-ей сердце сейчас будет театрально разыгрывать инфаркт миокарда, лишь бы на себя внимание перетянуть.
— Без паники, милочка, от аппендицита еще никто не умирал, — по-своему оценил мою реакцию лекарь. — По крайней мере, на моем операционном столе.
— Ап… аппендицита? Какого еще аппендицита? Мне нельзя аппендицит! Мне танцевать завтра!
Как ни странно, но мысли о возможной беременности отошли далеко назад. Нет, вот если беременна — ладно, это еще переживу. Но аппендицит даже сильнейший лекарь не вылечит, его вырезать надо, скальпелем, ручками, это всем известно!
— Да я в два счета все сделаю! Через час на стол, через два вперед ногами, полежишь денек и готова! — он уже с деловым видом переместился к моей ноге и с силой сжал именно в том месте, где сосредоточилась боль.
— Впере-о-ай!!! Больно же! — мужчина игнорировал протесты и усердно давил там, где больно. — Что значит, вперед ногами?
Григорий посмотрел на меня поверх круглых очков как на пришельца. Потом вспомнив, что я вовсе не врач, а так, прихожу тут шваброй помахать, да с утками побегать, пояснил:
— Из операционных уже века так три-четыре больных вперед ногами вывозят. Примета такая.
