Камердинер еще не появился, чтобы разбудить наследника, но утренний свет уже пробивался сквозь пурпурные занавески. Эдмунд напряженно слушал — слушал каждый шорох. Он ждал, когда забьет колокол, возвещающий о смерти старого маразматика, коим он считал своего отца. Ненавидел люто, всем сердцем, как только может ненавидеть человек, но уважал. Уважал за многое: за воспоминания, как отец въезжает на коне в городские ворота, как осыпают его лепестками цветов, как чествует его народ, как перед ним склоняются враги. А ненавидел за одно: отец никогда не любил его. Бастард, сын иноземной шлюхи получил во стократ больше, чем законный наследник. Отец ненавидел тягу Эдмунда к красному, его белокурые длинные волосы, бледную кожу и тонкие ладони. В таких ладонях не держался меч или лук, зато такими руками можно было ласкать юных прелестниц.
Эдмунд снова затянулся, прищурив глаза, расслабленно поигрывая рыжим локоном своей любовницы. Он желал стать королем, он был рожден для этого. А Райт всегда был его тенью. Старшим братом, который относился со снисхождением и жалостью к младшему, будто Эдмунд был калекой. И не смотря на презрение и ненависть, которую питал к нему принц, Райт был безупречным старшим братом. Выдержанным, спокойным, терпимым. Пока король не отправил его к границам Мейхета. Эдмунд всегда хотел знать — почему? Может королю доставляла удовольствие мысль, что он растит чудовище, способное безжалостно убивать народ, в жилах которого течет такая же кровь, как и кровь Райта?
— Поднимайся! — двери распахнулись, королева быстро шла к постели сына.
За ней уже суетилась целая свора его камердинеров, лакеев, и утренних лордов, исполняющих священный долг, предписанный традициями — облачение будущего короля.
— Вставай, Эдмунд!
Фаворитки принца зашевелились, натягивая одеяло.
Генриетта не замечала их. Она всегда делала вид, что не замечает его любовниц, будто они были сором, который можно попросту стряхнуть с постели.
— Он что, наконец, сдох? — выронив сигару, усмехнулся Эдмунд.
Королева дрогнула, сдвинув брови.
Свита из слуг и лордов привычно «оглохли», покуда царственное дитя, наглотавшись дыма, болтало лишнее.
— Он — твой король, Эдмунд, — довольно вяло отозвалась мать, — и он призывает тебя к смертному ложу. Он хочет испустить дух и назвать наследника.
Она подняла с простыней сигару, бросила на пол и прижала ногой.
— Опиум, — произнесла, скривившись, — ты должен позаботиться о себе, а не губить, Эдмунд!
— Я — король. Хочу — курю. Хочу — трахаюсь, — бросил, поднимаясь и запуская руку в волосы, — а хочу — женюсь. И ты мне не указ.
Королева приподняла подбородок, терпеливо слушая слова своего драгоценного отпрыска. Терпеливо, потому как он действительно должен был стать королем.
— Ты прекрасно знаешь, что я — твой верный и единственный союзник во всем. И истинный король должен уметь прислушиваться к тем, кто его любит.
Эдмунд усмехнулся, сел, почесывая подбородок. Мать никогда не любила его, лгала, притворялась — да, но любви в этом ни грамма. Он всегда был лишь ее козырем в войне с отцом, ее шансом на корону и власть.
— Что я должен делать?
— Что ты не должен делать, — тактично поправила его Генриетта, — не должен делать глупостей. Проявлять своеволие, которое может помешать.
Она указала проснувшимся девушкам на дверь. Ни одной эмоции не промелькнуло на ее лице. О, она как обычно беспристрастно-хладнокровна в вопросах пагубных увлечений сына. Конечно, Генриетта позволит ему творить все, что угодно, лишь бы это не помешало его короновать.
Эдмунд поднялся с постели, расслабленно пошел в комнату для купаний. Обнаженный, высокий, тонкий, он бы казался аристократическим идолом, если бы в этом теле было не так мало духа. Опустившись в ванну, он ждал, когда один из слуг приступит к омовению, а другой займется волосами.
— Что ты делаешь? — изумилась королева, войдя следом, без должного смущения наблюдая за сыном. — Твой отец ждет.
— Я ждал этого момента всю жизнь, — лениво пробубнил наследник, — теперь его черед.
Генриетта поджала губы, но промолчала. Как приятен момент, когда даже такая властная ядовитая змея уступает, усмирив гордость.
Эдмунд вальяжно откинулся на бортик, чувствуя, как горячие струи воды побежали по груди. Много лет его самоцелью была слепая ненависть к Райту. И теперь он не станет терпеть его, уничтожит, раздавит, заставит страдать. За всю ту боль, что он чувствовал ежесекундно, за нелюбовь родителей, за постоянную опеку… за зависть, которую чувствует слабый к сильному.
— Ты должен пойти немедленно, — произнесла Генриетта, присев рядом, положив руку на бортик. — Это важно, Эдмунд. Не время капризничать.
Он стиснул зубы.
— Когда он умрет, ты созовешь совет?
— Да.
— А как же сезон сватовства?
— Выбери одну из… милый. Первую или вторую из списка. Разве это столь важно?
— Отец хотел, чтобы я женился, — протянул принц, — и я женюсь, мама. Я выберу одну из, как ты и сказала. Тридцать вторую.
Генриета поднялась на ноги, распрямилась, изумленно глядя на сына.
— Я знаю, как заставить Райта страдать, и для этого совершенно необязательно жениться на этой дряни. Разве ты не понял, Эдмунд, что наш прошлый план провалился?
— Этот план был самым лучшим, — ответил принц, — я заполучу его женщину. Он этого не вынесет.
— Райт вытесан из камня, он вынесет все, что угодно. А ты навек свяжешь себя с его потаскушкой.
— И буду видеть, как он медленно истязает себя, — мечтательно улыбнулся Эдмунд. — Как он будет умолять отдать ее обратно. И как будет служить мне, словно пес, пока она будет в моих руках.
Королева усмехнулась, присела рядом с сыном, погладила его светлые волосы.
— Ты воистину Виндор, — прошептала сладко. — И как настоящий Виндор, ты должен быть практичен и дальновиден, мой мальчик. Де Хог — очень важная фигура сейчас, и его сын нуждается в нашей помощи. Мы должны обменять на него девчонку, когда ее привезут сюда.
— Значит, жизнь твоего любовника волнует тебя больше, чем жизнь сына?
— Я мыслю куда масштабнее…
Эдмунд неожиданно поднялся — ему на плечи набросили халат. Он повернулся к матери, бросил:
— И так было всегда, мама. Ты всегда ставила власть превыше всего.
Щелкнув пальцами камердинеру, наследник вернулся в спальню.
— Ваше сиятельство, — произнес лекарь, осматривая мою руку, — рану нужно обработать и зашить.
Фамильный замок Лауртан, куда мы прибыли, впечатлял своим готическим убранством. Огромная спальня с внушительной кроватью под балдахином, свечи, пылающий камин были частью, а может и продолжением моего кошмара.
