— Ой, деточка, на вас же лица нет! Целы? Не ранены? Налейте ей чарку… из той, плетёной бутыли… а то бедняжка вся белая!
Меня заставили хлебнуть кислого домашнего вина и, не дожидаясь расспросов, кинулись наперебой рассказывать, как сперва в кондитерскую вошли двое проезжих — будто бы пирожных купить. Спросили про комнаты внаём, а потом в лоб, но тихонько: "Где Гвидо Леонзайо?" И бумагу казённую перед носом развернули. Гвидо как раз был в подсобке, сьер Бартоло пошёл за ним, приезжие — следом. Гвидо увидел — и бежать, но у задней двери засели терьеры в коричневом… Терьерами в народе называли жандармов.
— Тут щенок и озверел, — многозначительно закончил сьер Бартоло.
— А папа не удержался и полез в драку, — вмешалась полногрудая молодая женщина в суконной тёмно-зелёной юбке — Адела или, может быть, Марселина. Я плохо различала хозяйских дочерей. — Ну зачем, папа, зачем? А если бы он тебя загрыз? Пусть терьеры делают свою грязную работу!
Сьер Бартоло важно крякнул, двумя лихими движениями пригладил усы.
— Терьерам с оборотнем не сдюжить. Тут крепкая рука нужна, мужицкая!
Он потряс кулаком, действительно, и крепким, и увесистым. Только теперь я разглядела, что сьер Бартоло, хоть и в годах, мужчина крупный и сильный, подбородок у него тяжёлый, надбровья выпуклые, бугристые, а во взгляде за ширмой веселья и дружелюбия пряталась колючая темнота.
Матушка Аннели прищёлкнула языком:
— И ведь ловок, паршивец! Притворялся таким милым, услужливым. Думаешь, мухи не обидит, а он — зверюга. Как из него шерсть полезла, я прямо обмерла!
Другая дочь, такая же невысокая, полноватая, со светлой косой, уложенной вокруг головы, кинулась обнимать её, утешать, но матушка не унималась:
— Ел с нами за одним столом, спал под нашим кровом. Ведь мог же в любой момент горло всем перегрызть! И нам, и постояльцам, и Пьетро, малышу нашему…
Она всхлипнула.
"Малыш" Пьетро крутился тут же, пыхтя от досады: его не было дома, он всё пропустил.
Матушка Аннели вдруг вырвалась из объятий дочери и сказала, зло блестя глазами:
— Пусть с него за всё спросится, за всё воздастся. Пусть шкуру с него сдерут и на подмётки пустят!
Семейство Веникайо, шумное, суетливое, заполняло собой всю гостиную. Из недр этого птичьего базара вороватой сорокой выскочил сьер Кардалли:
— Не беспокойтесь, матушка Аннели, выродок получит по заслугам. Я с самого начала чуял, что с этим гадёнышем что-то нечисто! Жаль, не прислушался к своей интуиции. Одна его умственная неполноценность должна была насторожить всех нас. Известно, что в интеллектуальном отношении оборотни стоят на ступень ниже человека. Мальчишка был откровенно туп, и это верный признак…
Он продолжал вещать, а я закрыла глаза, внутренне съёжилась, чтобы не разразиться истерическим хохотом и не наговорить Кардалли гадостей, после чего меня наверняка зачислят в пособницы оборотней.
— Верити, деточка, вам нехорошо?
Матушка Аннели. Я ухватилась за её вопрос, как за спасательный канат. Торопливо кивнула, выдавила:
— Пойду к себе, — и стиснула зубы, чтобы не сказать лишнего.
— Иди-иди, деточка, приляг, — она потрепала меня по плечу. — Я принесу тебе тёплого молочка.
— Не стоит… Я лучше посплю.
Её забота стала вдруг неприятна.
Заперев за собой дверь, я и правда рухнула на кровать. Надо было собирать чемодан. Но сил не осталась. Уже входя в дом, я знала, что завтра уеду, первым же дилижансом. В Трапьяту, Вериону, Лофренту, куда угодно, лишь бы прочь отсюда. Я думала, что попала в сказку, но сказка оказалась страшной. Приветливые, весёлые, отзывчивые жители Тамоны — вот кто настоящие оборотни. Я видела их истинные лица, потные, орущие, с налитыми кровью глазами. Дай им клыки и когти, порвут друг друга на куски. И сожрут. С каким наслаждением они пугали себя кровожадностью Гвидо!
В нём и правда ощущалось что-то странное… Он ненавидел Кардалли. Но даже в открытой стычке не дал волю звериной агрессии. Бедный Гвидо. Он мог бы стать учёным, жить в мире цифр, слыл бы чудаком, но чудаком почтенным, с положением. Мог ли зверь в нём однажды взять верх? Кто знает. Но человека безобиднее Гвидо я не встречала за всю жизнь.
Наверняка его выдала тётка. Поняла, что послушного раба не вернуть и решила возместить ущерб наградой за донос о местонахождении оборотня. Сколько там, сто астр? Теперь Гвидо посадят в клетку и до конца дней будут цедить из него кровь, чтобы лощёные молодые люди с бутоньерками в петлицах рассекали воздух на шикарных мажи-мобилях, а праздные девушки в огромных особняках не марали рук, стирая пыль с мебели.
14.2
Утром Пьетро отнёс мой чемодан на станцию.
Семью Веникайо не удивил поспешный отъезд постоялицы. Это же ужас — тонкой, впечатлительной девушке пережить такое. Две недели рядом с оборотнем! Отпуск испорчен. Дом запятнан присутствием зверя и его скандальным арестом… Я держала рот на замке — матушка Аннели высказала всё за меня.
Паровой мобиль, обслуживающий рейс Вериона-Лофрента, должен был прибыть в девять утра, но явно запаздывал. Пьетро, посланный меня проводить, томился от скуки. Я велела ему возвращаться домой и вздохнула с облегчением, когда ладная мальчишеская фигурка, пройдя по длинной пустой дороге, нырнула в лабиринт городских улочек.
Тамонская страница моей истории перевёрнута, начинается другая, неизвестная.
За ночь я успокоилась и пришла в себя. Городок уже не казался пристанищем зла, а его жители исчадиями бездны. Обычные люди простого воспитания, которым из поколения в поколение внушали, что оборотни — чудовища без души и разума, убийцы, адские твари. Разве я сама не думала так же совсем недавно?
На станции был устроен летний павильон для отдыха туристов. Но его пока держали на замке, и я расположилась на скамейке под навесом рядом с пожилой вдовой с тёмным угрюмым лицом, к которой Пьетро обратился "синьора Такарри", и худым, бедного вида юношей — ему мой носильщик сказал "Привет", не назвав по имени.
К счастью, мои будущие попутчики не жаждали общения. Мадам Такарри сидела неподвижно, только время от времени поправляла серый вдовий платок. Руки у неё были совсем не женские, большие, тяжёлые, натруженные. Юноша часто ёрзал и тянул из несвежего ворота тощую кадыкастую шею, вглядываясь туда, где дорога упиралась в горизонт, и заслонял вид мне.
Попробовать, что ли, услышать "голоса воздуха", как тысячу лет назад учил таинственный Фалько. Вдруг так я узнаю о приближении дилижанса раньше всех? Улыбнулась про себя: неплохой способ скоротать время — и постаралась сосредоточиться.
Сзади едва ощутимо потянуло холодом. Сквозняк из павильона? Хотела оглянуться, но вдалеке раздался свисток, стал нарастать характерный лязгающий грохот, в небе расцвёл бледный плюмажик дыма.
Я передёрнула плечами. И уже поднимаясь, поняла, что за спиной кто-то есть. Резко обернулась: медные пуговицы, коричневое сукно, узкие витые погоны, твёрдый подбородок, раздражённый бритьём. Жандарм. Два жандарма. А рядом штатский, невысокий, с острым взглядом.
Первая мысль была о Гвидо. Вторая: "Ловко проделано". За грохотом дилижанса я не услышала их приближения.
Штатский спросил:
— Верити Войль?
Дурочка. Вчера глядела из толпы на арестную команду, ужасалась участи Гвидо. И в голову не пришло, что они могут явиться за мной. Дело жандармерии — ловить оборотней… Неужели инспектор Астусье объявил меня в розыск по всему континенту? Я молчала, и штатский велел:
— Назовите себя!
Лязг и пыхтение дилижанса как раз смолкли — в наступившей тишине его голос прозвучал, как выстрел.
— В чём дело? — выдавила я. — Что вам нужно?
На нас, должно быть, смотрели сейчас все — и мадам Такарри, и длинношеий юноша, и пассажиры, и вожатый дилижанса. Дилижанса, который поедет дальше без меня.
— Документы! — не отвечая на вопросы, потребовал штатский.
