вдогонку и со всей возможной силой двинула тому пяткой в железную задницу! Пусть все остальные увидят позорный для великого авторитета пинок! Плевать на последствия! А в глазах полузверей картинка останется на всю жизнь!
— Ева!
Нольд сам виноват, — научил уворачиваться. Попытался схватить со спины, ошибившись в том, что хотел это сделать бережно, а я выскользнула. И не остановилась. Перегнулась и прыгнула, оказавшись у старого Одина под боком и в другую секунду врезала маленьким точечным кулаком под полу пиджака, ниже ребер. Тот озверел. Седина поднялась дыбом, глаза залило голубым, и я чудом избежала удушающей хватки горла. Мое преимущество в размерах и гибкости! Слишком маленькая, слишком подвижная!
Фигура Нольда, плотная масса остальных, сдвинувшаяся и потемневшая где-то очень близко от меня, — будто бы остались в другом мире. Вне крошечного пространства для мести! Не осознавая как, но еще через пару мгновений, на один перестук сердца, нырнула за спину противнику и вцепилась в вздыбленные волосы на затылке. По-женски яростно, классически, — выдрать клок на трофей! А старик вдруг, оборвав хриплое горловое рычание, по-щенячьи тонко скульнул. И всей своей звериной силой беспомощно замер…
Все застыли! Не разжимая пальцев, быстро огляделась. Мужчины почти окружили, сам Нольд был в полушаге от нас с приподнятыми руками — застигнутый врасплох за секунду до того, как меня спасти, поймав в объятия покрепче. У Нольда в серых и округлившихся как две монеты глазах отражалось изумление.
И я не понимала, что произошло. Потянула за волосы, боясь отпустить и навлечь полный взрыв, зажимала как гранату без чеки. Шепнула севшим от напряжения голосом:
— Видишь, как нехорошо дразнить дикую южную кошку?
— Вижу…
Наверное, у меня самой глаза стали как две тарелки. Такое покорное «вижу», будто у меня во власти наказания не взрослый мужчина, а нашкодивший ребенок, признающий вину! Что я наделала?
— Госпожа Нольд, отпустите его… — кто-то из толпы с достаточным почтением озвучил просьбу: — Мы просим прощения за то, что наше знакомство началось с недопонимания.
Отпустила. Встряхнула кистью, потому что пальцы готова была свести судорога, и кивнула:
— Ваши извинения приняты.
Артур поправил волосы и спокойно пошел к машине. Будто бы не помнил ничего с того мига, как развернулся к нам с Нольдом спиной, — походка победителя, надменно задранный подбородок и полная уверенность, что за ним осталось последнее слово.
Все стали расходиться. И следующий из старших, судя по возрасту, задержался:
— Об изгнании речи нет. Твой брак признаем законным. Никто из нас тебя больше любить не станет, это по-прежнему, а ненавидеть сильнее начнут. Крепись, брат.
Пожал руку Нольду, и ушел. Все машины по очереди выезжали с парковки, оставив нас на пустынном месте сплошного бетона и эха. Я посмотрела на Нольда:
— Все плохо?
— Все лучше, чем было. Прости, Ева, не знал, что Артура настолько занесет, как никогда прежде не заносило. А материнский захват, это очень внезапно, у нас на взрослых его побаиваются применять даже настоящие матери.
— Случайность, хотела лысину сделать.
— На мне не практикуй, захочешь — на Яне тренируйся, как на бойцовской груше, ему ничего не будет. Но помни — захват действует всего тридцать секунд. — Нольд клацнул зубами так мстительно-радостно, что я тут же стала собой гордиться: — Красивое зрелище. Был бы у меня хвост, — отпал бы. Обувайся и поехали.
— Я только что здесь норматив сдавал… никак не выбраться было. Хочешь попробовать? Частных лиц тоже учат, а я спишу пару магазинов. — Ян спросил, потому что я слишком долго смотрела на его пистолет. Он без пиджака, в одной рубашке, стоял перехлестнутый по плечам ремнями кобуры. — Вдруг случится, тебе полезно будет знать, как что работает. А потом в зал, практиковать оборону.
— Давай.
— Стоп. Ты голодная?
— Да, но не думай, не до слабости — рука не дрогнет!
— Тебя Ноль кормит вообще? Что за олух…
Пока Нольд застрял с телефонным разговорм в административном зале, Ян проводил до тира. Ушел на пять минут и вернулся с пакетом пирожков, кофе в картонном стаканчике и бутылкой воды — наверное из местного буфета.
— Ешь, Пигалица. Это тебе награда за будущий успех.
— Ура! Давай сюда!
Съела все с жадностью. Стычка с Артуром будто подогнала воинственности и аппетита. Казалось, что пирожки — достойная награда за выигранный на парковке бой, а не за то, что справлюсь с оружием.
— В туалет надо?
Запивала последнее водой и, не удержавшись, прыснула смехом прямо в горлышко:
— Одно точно — с тобой не пропадешь, Ян! Спасибо, что заботишься. Я сыта, согрета, в туалет не хочу. Готова стрелять.
Если все, что казалось физической тренировки было близко, то оружие в руках совершенно непривычно.
Ян лекции отложил, показал одно — как снять с предохранителя, как нажать на спуск, — что там с прицеливанием, с тем как держать руку и прочее — пустил на самотек. Хотел посмотреть, плаваю я в этом без знаний или иду на дно?
Через десять минут вошла во вкус, била совсем не в десятку, но и не в молоко — удерживала тяжелое оружие сносно, хоть для моих ладоней оно было громоздким. Мне понравилось. Провела следующие минуты, развлекаясь, а не учась, и это лучше всего помогало с усвоением навыка. Вдумчиво палила в напечатанные на листах фигуры, представляя себе голову или сердце главаря сектантов, и ничуть жалко не было. Радовалась, что можно вот так легко, на расстоянии взять и уничтожить врага. Понимала, что в реальности стрелять в живого — вопрос силы духа и уверенности, что можешь это сделать, а в воображении легко и просто!
Последний патрон остался, но я замерла и не выстрелила в далекий темный силуэт с каплевидной головой. Вдруг моргнула и вспомнила — эти фигуры всегда меня окружали: безликая опасность, люди-ловцы, некто, кто всегда меня ждал с любой стороны света. Когда я, относительно маленькая, ходила по южному городу с отцом, — он учил бдительности. Всегда и во всем быть на стороже, потому что «эти» люди могут быть где угодно и кем угодно, а я не распознаю Инквизора, сектанта, преступника или фанатика с гражданской ответственностью. Отец никогда не держал меня за руку, а частенько и вовсе пропадал из поля зрения как бы бросая одну и приучая к самостоятельности. Страшно, напряженно, каждый раз накатывало чувство беспомощности, которое я перебарывала все лучше и лучше.
— Мама?
