― Зато ты меня еще больше запутала. Тихо, тихо, тихо! — жестом показала, чтобы я подошла к ней, ближе к забору.
― Я ничего не слышу, — мы перешли на шепот.
― Теперь и я не слышу.
― А, что было?
― Что-то странное. Вот, вот, вот…
Я прислушалась и поняла, что там плачет ребенок. Не успела опомниться, как увидела, что Патриция перелезает через забор.
― Ты что делаешь?
― Мийка, нужно подойти ближе. Слышишь? Это же ребенок плачет. Останься здесь, я посмотрю.
― Ну уж, нет! Я с тобой! А Пиппо?
― Давай его сюда.
Пати уже стояла по ту сторону забора. Я встала на цыпочки и отдала песика. Мордочка у него была довольная — значит, все верно делаем. Потом подпрыгнула и забралась наверх забора — обожаю приключения и ночные вылазки. Пати держала Пиппо под мышкой и мы начали пробираться к окнам.
― Хорошо, если тут нет других собак кроме нашего.
― Вроде бы нет.
Мы подошли к окну, но через него ничего не было видно: в доме не горел свет.
― Жаль, нет фонарика, — Пати приложила руку ко лбу и пыталась-таки всмотреться в окно.
Я взглянула на свои ладони — ничего не увидела, но чувствовала в них тепло. Дома так было, но я не связывала это с чем-то определенным. Мы стояли и смотрели друг на друга, в надежде, что кому-то придет идея, как заглянуть в дом. Потом вновь послышался детский плач.
― Точно так же плакала моя девочка, когда плохо спала. Если бы это было возможным, я бы решила, что это дочка. Громко же плачет, чего мамаша не встает успокоить?
Мы втроем, вместе с Пиппо, прислонились к окну. Свет не зажигается, а ребенок продолжает плакать. Ждать долго не пришлось: совсем скоро к нам сзади кто-то подошел, вежливо кашлянул и задал вопрос:
― Дамы, могу вам чем-то помочь?
Мы подскочили на месте, Пиппо вывалился с рук Патриции. Оглянулись: перед нами стоял мужчина в темно-синей пижаме. У него были черные, как смоль волосы и гладко выбритое лицо. Хотя черт лица я не смогла хорошо разобрать, было достаточно темно.
― Синьор, — Пати завела разговор, ― мы гуляли с песиком, — подняла Пиппо и поднесла к его лицу, ― услышали плач ребенка и…
― Перелезли через забор и всматриваетесь в окна?
― Ну, примерно, так и было да.
Пати улыбнулась, а я не могла понять, почему у меня чуть ли не горят ладони.
― Мне вызвать полицию или это у вас одиночное нашествие?
― Одиночное, — Пати улыбнулась и припрятала Пиппо под мышку, ― честное слово, больше так не будем.
― Ну, хорошо. А вы синьорита, чего молчите? — уставился на меня, как удав.
― Согласна с подругой, — мы переглянулись. Я чувствовала себя, как на допросе, а он изучал нас пытливым взглядом.
― Ладно, ступайте.
И рукой нам указал на забор, откуда мы перелезли.
― Лучше через ворота, — Пати стала пробираться вдоль стены дома в сторону ворот, я следовала за ней. Пиппо начал рычать, но Пати закрыла ему мордочку рукой.
― Прощайте, синьор, — она растягивала каждое слово, давая понять, что ей не нравится такое обращение.
Он демонстративно помахал рукой, и как только мы вышли за ворота — громко их захлопнул.
― Кретин!
― Тихо, он же может услышать, — я говорила шепотом.
― Да я надеюсь, что услышит! — сказала она, нисколько не сбавив громкости.
― Я, между прочим, не глухой, — послышалось из-за ворот, а после раздался стук входной двери дома.
― Ушел. Каков наглец, а? Нет, ты слышала его?
― Да, — мне казалось, что он все-таки может услышать нас.
― Пошли отсюда, Мийка! Понаедут же всякие. Мышке скажу, чтобы с него тройную… четвертную плату взяли, если к ним обратится.
Мы уже отошли от дома, как вдруг Пиппо вырвался с рук и побежал.
― Стой!
Рванули за ним, а он несся куда-то дальше вниз по улицам. Так быстро я еще не бегала. Песик бежал, совершенно не обращая внимания на наши возгласы и просьбы остановиться. Потом он выскочил на дорогу, Пати пробежала за ним, а последнее, что помню я — это яркий свет и протяжный металлический звук.
Глава 19
Очнулась я от яркого света, который светил прямо в глаза: солнце заливало все вокруг. Присмотрелась получше — это был сад с большими деревьями и красочными цветами: белые, фиолетовые, желтые… Я даже смогла различить пение птиц.
― Миана!
Услышала знакомый и долгожданный голос:
― Дмитрий! — кинулась ему на шею и начала целовать. ― Ты все-таки решил вернуться, не оставил меня. Спасибо, спасибо!
Он обнимал меня, а потом отстранился:
― Извини, что так вышло, но это был единственный способ увидеться с тобой.
Посмотрел на меня, как-то странно и в моей голове замелькали предшествующие события: Пиппо вырывается из рук, перебегает дорогу, я слышу скрежет металла и вижу два ярких огня несущихся на меня с огромной скоростью… Сердце начало бешено колотиться:
― Я умерла?
― Ты — нет.
― А ты? — я погладила рукой его щеку: теплая, слегка небритая и такая родная.
― У меня есть время, чтобы рассказать тебе все.
Взял меня за руку и повел к стоящей неподалеку скамейке. Мы сели, он долго смотрел на меня, а потом взял мои руки, поднес к губам и поцеловал:
― Ты должна пообещать мне кое-что?
― Что именно?
― Вопросом на вопрос? Обещай!
― Хорошо, обещаю.
― Пообещай, что будешь счастлива, — поправил прядь моих волос.
― Обещаю! Мы будем с тобой счастливы.
― Без меня.
Я высвободила свои руки и взяла в ладони его лицо:
― Без тебя не буду. Я хочу быть с тобой.
― Не получится. Я бы мог тебе всего этого не рассказывать и дать событиям вновь закольцеваться, но, наверное, я устал бегать по этому кругу, где призом является всего три недели с любимым человеком.
― Я тебя не понимаю.
― Помнишь, я рассказывал тебе, что Калистен в детстве открыл в себе способности управлять временем?
― Помню, — взяла руку и зажала в своих ладонях: хочу как можно ближе чувствовать его.
― Хорошо. В тот день, когда приемные родители привели его обратно в лес, возник я и Лорд. Нас приютил Зеокс и все это время мы жили под его покровительством.
― Но Зеокс говорил, что Красный Лорд плохой человек.
― Красный Лорд может быть, но не Калистен. Калистнен на самом деле не обычный человек. Рэдиния вообще богата на удивительные истории любви. Мать Калистена была обычной женщиной, очень красивой — ее добивался сам король. Ее звали Амальфия. Но она не любила его, единственным ее возлюбленным был Сангриус — Красный Дракон, тот, что является потомком Великого.
Я была изумлена услышанным. Конечно же, я знала легенды о храбром Сангриусе, который защищал Рэдинию:
― Неужели мой отец… это тот самый коварный человек.
― Нет, но вот, тот, кому принадлежал трон до него — Турай, именно, он. Он неистово ревновал Амальфию к Дракону, не мог понять, как женщина может влюбиться в иное существо, чем она сама. У них родился Калистен — наполовину человек, наполовину дракон. Выглядел он, как человек, но обладал даром Красного Дракона. Король приказал убить непокорившуюся ему женщину — так и случилось. Сангриус был безутешен и попытался уничтожить королевство и приближеных к нему людей — почти половину страны. Но Великий Дракон не позволил этого: сердце несчастного влюбленного застыло камнем с колоссальной силой внутри.
― Амулет?
― Он страж сердца: не дает разбиться ему от несчастной любви, не позволяя полюбить изначально.
― Но я влюбилась в тебя!
― Потому что здесь вы далеко друг от друга. В Рэдинии любовь, между мужчиной и женщиной, в истинном понимании, стала невозможной.
― Но мама и папа…, — я осеклась, вспомнив, что у них не было взаимной любви, пока Лорд не вмешался.
― Король Турай приказал своему пастуху убить мальчика, но тот не смог и отнес его далеко в лес. Турай прознал и казнил Партеона на глазах его маленького сына и жены. Маленький сын — это настоящий король Рэдинии и твой отец Меналд. А его мать, к сожалению, не перенесла гибель мужа.
