поднимаются к чёрному штырю, а я моргаю, так как моё лицо словно обдает какой-то волной.
Он собирается отдать мне птицу. Это слишком легко. Если это так легко, то из этого не может получиться ничего хорошего. Бронвен, должно быть, как-то повлияла на эти пророческие поиски сокровищ.
Я поднимаю руки к чёрному шипу, но застываю, когда Фибус шипит:
— Обсидиан. Он токсичен для людей.
— Только вот я не человек.
— Ты наполовину человек, так что лапы прочь.
Фибус упирается ногой в стену, и по тому, как покраснел его лоб, я понимаю, что ему приходится приложить усилие.
— Когда твоя семья возвращается из Тареспагии?
— В следующем месяце.
Спасибо тебе, Котел. Или спасибо, Бронвен.
— Ах да, ворон целиком сделан из железа, поэтому, что бы ты ни делала, не трогай его или твоя кожа слезет. Я бы не хотел, чтобы твои руки выглядели так же ужасно, как и ноги на предстоящем свидании.
Свидании с моим будущим мужем. Нереально. И всё же… железные вороны существуют.
— Как же глубоко засел этот шип! — бормочет Фибус, пот стекает у него со лба.
Скорее всего, он не может его снять, потому что воронов должна собрать я. Я оглядываю шип, и у меня чешутся руки схватиться за него. Но что если… что если он меня отравит?
Фибус пыхтит и стонет.
— Ты похож на спаривающегося медведя.
Он затихает, и мне приходится проверить, не упал ли он в обморок от перенапряжения.
— Спаривающегося медведя, — повторяет он и фыркает.
Я улыбаюсь, и моя улыбка прогоняет волнение, которое нависло надо мной с тех пор, как я вошла в этот подвал.
— С другой стороны, если Гвинет будет проходить мимо, она решит, что мы её вешаем. Отличное прикрытие.
Проходит ещё минута, во время которой я осматриваю помещение в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно было бы отрубить шип, как вдруг Фибус протяжно объявляет:
— Алли-мать-его-луйя!
Он отрастил лиану длиной с моё предплечье, и она выдернула шип из стены, словно пробку.
Птица, которая волшебным образом не погнулась и не сломалась, повиснув на одном крыле, падает прямо на меня. Из её раскрытого крыла торчит дротик из чёрного дерева.
— Берегись! — вскрикивает Фибус в тот самый момент, когда железные когти ворона врезаются в моё обнаженное предплечье, а подставка царапает костяшки моих пальцев.
ГЛАВА 22
Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно… И я говорю сейчас не о крови, которая выступила на поверхности моей раны.
Лицо Фибуса, покрытое блестящими капельками пота, становится мертвенно-бледным. Он таращится на мою разорванную кожу и на ручейки крови, стекающие по моей руке, которую я подняла вверх, чтобы остановить кровь.
— О, Боги. Нам надо найти для тебя лекаря! — его голос звучит пронзительно и нервно. — О, Боги.
Теперь его глаза блестят так же ярко, как и его лицо. Они полны слёз, потому что он решил, что из-за него я сейчас умру.
— Фэллон… О, Боги.
Его лиана падает на каменный пол, точно мёртвая змея, после чего исчезает в его ладони, а железный ворон продолжает раскачиваться, точно часовой маятник, который отсчитывает мои последние минуты.
— Фибус, тише. Всё в порядке.
— Нет, не в порядке. Это не…
Из него вырываются рыдания и низкий хрип.
— О, Капелька, мы не успеем найти тебе лекаря.
Он откидывает прядь волос с глаз, а затем хватает один из широких мечей, висящих на стене.
Я отступаю на шаг назад.
— Что ты делаешь?
— Я собираюсь отрубить… отрубить твою… руку.
Я раскрываю рот.
— Нет. Никто ничего не будет отрубать.
Я отвожу руку подальше от него на случай, если он всё же решит замахнуться.
— Железо… если оно проникнет в твоё сердце. А обсидиан… О, Боги, обсидиан!
Он делает дрожащий вдох.
— Это всего лишь рука, Фэл, пожалуйста. Я не могу тебя потерять.
Я уже и забыла про обсидиан.
Я осматриваю костяшки своих пальцев. Они и поцарапаны, но кровь не идёт, и пальцы не почернели. Может быть, я делаю слишком поспешный вывод, но похоже обсидиан на меня не действует.
Когда губы моего друга начинают дрожать, я решаю рассказать ему свой секрет, который бабушка запретила кому-либо раскрывать. Тем более что теперь у меня есть секрет похуже, а слишком большое количество секретов в итоге может отравить меня похлеще любого железа.
— Оно на меня не действует.
Я понизила голос, но мне всё равно кажется, что он грохотом разнёсся над крышами Люса.
— Что?
Кончик меча со звоном ударяется о камень.
— На меня не действует железо.
Фибус перестает рыдать.
— Оно на тебя… на тебя… не действует? Но ты… ты…
Вид полного поражения на его лице сменяется полнейшим недоумением.
— Как?
Его глаза округляются, прямо как у Минимуса.
— О.
Его мысли, должно быть, пребывают сейчас в полном смятении, потому что ни я, ни бабушка не имеем ни малейшего понятия о том, почему на меня не действует металл, который смертелен для фейри. Как и соль, которая развязывает фейри язык.
— Ты… ты… человек, которого подменили в детстве.
— Что? — резко отвечаю я, потому что… какого чёрта?
— Нонна сама принимала роды у мамы. Она видела, как я родилась.
Но теперь, когда он это сказал… а что если?
Нет. Я похожа на маму и бабушку. Конечно, у меня другой оттенок кожи, и цвет глаз немного неправильный.
Кровь отливает от моего лица и собирается где-то в районе щиколоток.
— О, Боги, а что если это правда?
Я снова перевожу взгляд на свои костяшки. Но если я человек, почему тогда обсидиан на меня не действует? Или действует?
— Это объясняет то, что у тебя нет магических способностей.
— Но у меня голубые глаза, — бормочу я.
— Фиолетовые. Если подумать, я никогда не встречал фейри с таким цветом глаз.
— Но я похожа на маму и бабушку.
— Не очень.
— Ребёнок, которого подменили…
Я трогаю свою ушную раковину поднятой рукой, и помещение начинает плыть у меня перед глазами.
Человек.
Это значит… это значит, что я умру где-то через семьдесят лет. Или раньше.
— Может быть, поэтому твоя мама потеряла рассудок?
Фибус затягивает нити на полотне своей теории так мастерски, что там больше не остается никаких дырок.
А знает ли бабушка? Меня пугает сам факт, что я задаю себе этот вопрос. Почему я так легко приняла то, что меня, вероятно, подменили в детстве?
Он задумчиво закусывает щёки, и на них появляются ямочки.
— Может быть, с настоящей Фэллон было что-то не так, и твоя бабушка выкрала тебя из Ракса?
— Только
