Когда она закончила, он улыбнулся:
— Думаю, это излишне.
— Вот и славно.
Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, оставив меня гадать, что привело Максона ко мне.
— Что у вас за секреты? — спросила я, кивнув на дверь.
— А, Селеста пригрозила, что, если я обижу тебя, она заставит меня плакать горючими слезами, — с улыбкой сказал он.
Я рассмеялась:
— Я имела возможность оценить остроту ее ногтей, так что очень советую тебе быть осмотрительным.
— Слушаюсь, мадам.
Я перевела дух и придала лицу серьезное выражение.
— Ну?
— Ну?
— Ты собираешься это сделать?
Максон с ухмылкой покачал головой:
— Нет. Предложение, конечно, заманчивое, но я не хочу начинать все сначала. Мне нравятся мои несовершенные девушки. — Он с довольным видом пожал плечами. — К тому же отец не знает ни об Августе, ни о целях повстанцев-северян, ни о чем. Его решения недальновидны. Глупо было бы бежать с корабля сейчас.
Я вздохнула с облегчением. Я очень надеялась, что чувства Максона ко мне достаточно сильны, чтобы он не захотел со мной расставаться, но теперь, после нашего разговора с девушками, мне не хотелось, чтобы их тоже отправили по домам.
— И потом, — добавил он, просияв, — видела бы ты, что пишут в прессе.
— А что? Что-то случилось? — заволновалась я, придвигаясь к нему.
— Ты снова произвела фурор. Пожалуй, даже я сам не до конца понимаю, какие умонастроения царят в стране. Такое впечатление, будто… будто люди знают, что положение может измениться. Отец управляет страной примерно теми же методами, какими пытается удержать в узде меня. Он убежден, что лишь он один способен принимать правильные решения и потому навязывает их людям силой. И, судя по тому, что я прочитал в дневниках Грегори, так повелось издавна. Но никто больше не хочет так жить. Люди хотят иметь выбор. — Максон покачал головой. — Ты внушаешь ему ужас, но он не может отправить тебя домой. Народ обожает тебя, Америка.
Я сглотнула:
— Обожает?
Он кивнул:
— И… и я отношусь к тебе примерно так же. А поэтому, что бы он ни говорил и ни делал, не теряй веры. Это еще не конец.
Я зажала рот ладонью, совершенно потрясенная этой новостью. Отбор продолжается, у нас по-прежнему есть шансы, и, если верить словам Максона, я пользуюсь все большей народной поддержкой.
Однако, несмотря на хорошие новости, одна вещь по-прежнему не давала мне покоя.
Я опустила глаза, почти страшась задать вопрос.
— Я знаю, вопрос прозвучит глупо… но… Дочь французского короля — это кто?
Максон немного помолчал, потом присел на кровать:
— Ее зовут Дафна. До Отбора она была единственной девушкой, с которой я был по-настоящему знаком.
— И?
Он печально усмехнулся:
— И я слишком поздно понял, что ее чувства ко мне успели перерасти из чисто дружеских в несколько более глубокие. Но я не ответил на ее чувства. Не мог.
— Она тебе просто не нравилась или…
— Америка, не надо. — Максон взял меня за руку и заставил посмотреть на него. — Дафна — мой друг. И только. Я всю жизнь ждал тебя, вас всех. Это была моя единственная возможность найти себе жену, и я знал об этом, сколько себя помню. Между мной и Дафной никогда не было ни намека на романтические отношения. Мне и в голову не приходило рассказывать тебе о ней, и, уверен, отец упомянул ее имя в твоем присутствии лишь ради того, чтобы заставить тебя лишний раз усомниться в себе.
Я закусила губу. Король слишком хорошо изучил мои уязвимые места.
— Америка, я же вижу, что с тобой происходит. Ты сравниваешь себя с моей матерью, с остальными девушками, со своими представлениями о себе идеальной, а теперь готова начать сравнивать с человеком, о существовании которого еще несколько часов назад даже не подозревала.
Он попал в точку. Я уже гадала, была ли она красивее меня, умнее меня и насколько кокетливо звучало в ее устах имя Максона, произнесенное с французским акцентом.
— Америка, — сказал он, обхватив мое лицо ладонями, — если бы я питал к ней какие-то чувства, то рассказал бы тебе об этом. Ты ведь рассказала мне о своем прошлом.
У меня засосало под ложечкой. Я не была до конца честна с Максоном. Но сейчас, когда его глаза пытливо заглядывали в мои, не думать об этом было так просто. Когда он так смотрел на меня, я готова была забыть обо всем на свете. Я так и сделала.
Я прижалась к груди Максона и обвила его руками. Нигде на свете мне не хотелось находиться больше, чем в его объятиях.
Селеста стала душой созданного нами сестринства. Именно ей принадлежала идея притащить в Женский зал всех наших служанок и кучу больших зеркал и попытаться самим изменить наш внешний вид. Практической пользы в этом никакой не было, поскольку мы едва ли могли тягаться с дворцовыми профессионалами, которые уже успели поработать над нашим обликом, но мы все равно получили массу удовольствия.
Крисс приложила кончики моих волос ко лбу:
— А ты никогда не думала обрезать челку?
— Пару раз, — призналась я, сдувая бахрому волос, норовящую попасть в глаза. — Но мою сестру челка в конце концов всегда начинает бесить, так что я так и не решилась.
— Думаю, тебе бы пошло, — развеселилась Крисс. — Я как-то подстригала челку моей кузине. Если хочешь, могу и тебе сделать.
— Конечно-конечно, — подала голос Селеста. — Подпусти ее с ножницами к своему лицу, Америка. Отличная идея.
Мы все так и покатились со смеху. До меня даже донесся негромкий смешок из дальнего конца зала. Я обернулась и увидела, что королева, плотно сжав губы, пытается читать лежащее перед ней досье. Я боялась, что наша затея покажется ей неподобающей, но, по правде говоря, пожалуй, никогда еще не видела ее такой веселой.
— Обязательно нужно сфотографироваться! — сказала Элиза.
— У кого-нибудь есть камера? — спросила Селеста. — Я в этом деле профи!
— У Максона есть! — воскликнула Крисс. — Подойди-ка сюда на минуточку, — подозвала она служанку, помахав ей рукой.
— Так, погодите. — Я взяла лист бумаги. — «Ваше высочайшее высочество, ваши смиренные поклонницы из Элиты нижайше просят вас одолжить им на время самую скромную из принадлежащих вам камер для…»
Крисс захихикала, а Селеста покачала головой.
— О! Вот и случай поупражняться в женской дипломатии, — заметила Элиза.
— Такая что, существует? — удивилась Крисс.
— Да какая разница? — тряхнула волосами Селеста.
Минут двадцать спустя Максон постучал в дверь и, слегка приоткрыв ее, просунул нос в щелку.
