а потом повел к бочке, подталкивая в спину и костеря на чем белый свет стоит. В следующий раз табуретопес бросился наперерез Дюку и устроил большую свалку.
Третий побег увенчался-таки успехом. Наш голодный питомец поймал ворону и тут же попытался слопать. Охаживая монстра мокрой мочалкой, школяр отбивал птицу с таким усердием, словно спасал не тварь, как не в себе каркающую по утрам вместо петухов, а королевского павлина, за которого отвечал собственной жизнью.
В общем, не прошло и суток в доме светлой чародейки, как Нильс, вскормленный мамиными булочками, начал материться не хуже, а местами даже лучше, верховного и перестал бояться умертвий.
Если подумать, прекрасный преподавательский результат. Можно писать умные брошюры и делиться опытом с другими наставниками, кому навязали учеников.
На время все смолкло, только доносился плеск воды и тихое недовольное бормотание Нильса. И вдруг он вскрикнул.
— Опять Дюк сбежал? — прихлебнув чай, лениво поинтересовалась я.
Он поднялся из-за стола и выглянул в окно.
— Никого не видно.
Секундой позже с треском открылась задняя дверь. Бледный, как смерть, школяр с лихорадочно блестящими глазами ворвался в кухню.
— Он меня укусил, — воскликнул он, вытягивая дрожащую правую руку. — За палец.
Нам немедленно предъявили укушенный указательный палец с четкими полукруглыми следами от человеческих зубов. В ранках выступала кровь.
Я помогла пострадавшему ученику усесться на стул и сдержанно постучала в дверцы посудного шкафа, прося Петунью отпереть "домик". Видимо, оценив размер трагедии, она открыла нижнюю полку с мятным хмелем.
— От укуса умертвий ведь умирают? — тихо спросил Нильс. — Мне конец, да?
— Нет, — спокойно ответила и, вытащив бутылку из угла, щедро плеснула школяру в чашку.
— А если я превращусь теперь в зомби?
Вообще-то, от укуса умертвия еще никто не превратился в живого мертвеца, но заражение крови никто не отменял.
Никак не комментируя ерундовую байку, которой на занятиях друг друга пугали студенты, я подвинула чашку к парню:
— Выпей.
Не вступая в препирательства, он опрокинул в себя настойку. Глаза мигом покруглели, а бледное лицо налилось нездоровым румянцем.
— Она от укусов? — жалобно выдохнул он.
— От больного воображения, — пояснила я.
— Вижу, вещь достойная. Может, мне тоже подлечиться? — оживился ведьмак. — А то дни какие-то суматошные. Воображение разыгралось.
— Не тяни лапы. — Я хлопнула его по руке. — Это для обеззараживания организма.
— Так мне надо.
— Наскреби в очаге древесного угля и выпей, — отказалась я поить ведьмака любимым ликером. — Сейчас принесу снадобье.
Но после мятного алкоголя в Нильсе проснулось не здоровье, а здоровая подозрительность, и он недоверчиво сощурился:
— А ваше снадобье такое же ядреное? У него срок хранения не вышел?
— Вот и узнаем, — сухо отозвалась я, мысленно уговаривая себя, что с истерящими отроками нужно быть терпеливой и великодушной.
К сожалению, терпения мне никогда не хватало, тем более душевной широты, и внутри уже зарождалось знакомое раздражение. Пока сила воли не подвела, и не возникло острое желание накатить школяру пару успокоительных слов, после которых он бы лег посреди кухни и начал активно умирать, я быстро ретировалась в погреб.
— Вдруг я отравлюсь? — доносился голос обеспокоенного Нильса.
— Школяр, ты же все равно собрался издохнуть. Есть принципиальная разница от чего? — рассудил Фентон.
— Верховный, грешно издеваться над человеком на пороге смерти, — обиженно пожаловался Нильс.
Но тот был душевно глух и к укушенному парню, и к суете, возникшей вокруг его пальца. Ведьмака в свое время умертвие распороло когтями, доказательство отпечаталось на груди тремя длинными шрамами, и то он выжил.
Некоторое время я обыскивала полки, пытаясь найти флакон. Зелье хранилось еще со времен переезда, но в Круэле некроманты не селились, и умертвий не было. У простых горожан пользовались спросом снадобья от самых обычных болезней: мигрени, подагры, бессонницы. Но больше всего я любила варить зелья красоты и преображений, хотя раньше испытывала к ним легкое презрение. Дурой, короче, была. За них очень щедро платили.
Вернее, платили не только за эликсиры, но и за молчание. "Только, чтобы тощая хмарь из дома напротив никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не узнала. Вы не видели, как она постройнела?"
О том, что та самая соседка каждый месяц покупала зелье для похудания, я помалкивала и согласно кивала. Прикусив язык. Успех торговли вообще сильно зависел от того, умеет ли чародейка хранить чужие секреты.
Между тем, плетенных ящичках зелья тоже не нашлось.
— Так… — глубоко вдохнув, я уперла руки в бока и попыталась припомнить, куда сунула бутылочку, заткнутую специальной затычкой из пробкового дерева алого цвета.
Видимо, в порыве хозяйственного энтузиазма когда-то ее выбросила за ненадобностью и напрочь забыла об этом недальновидном поступке. Но в Круэле никого не кусали зомби. До Нильса.
Из погреба вернулась ни с чем. Обстановка в кухне не поменялась: Нильс энергично отходил на тот свет, ведьмак с удовольствием над ним пошучивал, рассказывая самые быстрые пути, и лишь бутылка с неприкосновенным мятным хмелем заметно обмельчала. Видимо, подлечились все.
— Судя по твоему задумчивому виду, снадобье ты не нашла, — резюмировал Фентон.
Оставалось с сожалением развести руками.
— В смысле, снадобья нет? — охнул Нильс. — Выходит, это точно конец? Трупный яд дойдет до сердца, и я превращусь в живого мертвеца? Смотрите, у меня уже палец опух. Видите?
Он продемонстрировал мне припухший палец, а потом сунул его в сторону ведьмака:
— Вон посмотрите, верховный. Он уже синеет.
— Отрубим и остановим заражение? — по-дружески предложил Фентон.
— Нет, — страшным голосом рыкнул Нильс и поспешно спрятал руку под стол. — Я умру со всеми девятью пальцами… Десятью пальцами. Двадцатью. У меня же еще на ногах два десятка…
— Один, — непроизвольно поправила этого гения человеческой анатомии.
— В смысле?
— С арифметикой, школяр, у тебя большая беда, — не удержался ведьмак.
— Это предсмертный бред, — прохныкал тот.
Момент для отрезвляющей тирады, прямо скажем, был неудачный, поэтому я перевела дыхание и очень мягко, насколько вообще способна, попыталась уговорить укушенного:
— Нильс, я сейчас сварю зелье, а ты его примешь. Поверь, ты не умрешь. Точно не в моем доме.
— Ага, — Он ткнул в мою сторону тем самым прокушенным пальцем. — Оттащите умирать в огород? Как шелудивого пса?
— Да ты достал, школяр, — сорвалась я. — Сколько можно ныть? Ты на кой демон вообще ему палец в рот совал?
Нильс вдруг съежился и втянул шею в плечи. В гробовой тишине зачарованно, словно ребенок, обнаруживший за дверью в спальню проход в параллельный мир, приглушенным голосом он проговорил:
— А вы видели, что у умертвий черный язык? Это так странно…
— Ты действительно сунул ему палец?
— Я заметил… и дальше все как в тумане, — прошептал
