— Понимаю, — повторила она, удивляясь, почему не может выжать из себя других слов. — Значит, ты хочешь, чтобы я вернулась в Штаты.
— Я знаю, что ты не хочешь вернуться в Сикерк.
Она продолжала хранить молчание. Ее боль, как будто комок горечи, застряла глубоко в горле. Он не хотел, чтобы она вернулась. Она яростно заморгала, чтобы из глаз не полились слезы.
— Если хочешь, я могу выслать твои вещи… Я знаю, ты не хочешь за ними возвращаться…
— Ах вот как, тебе уже все известно! — Она резко оборвала его и бросила трубку телефона. Чтоб он провалился! Он должен был сначала извиниться, затем признаться ей в вечной любви, сказать, что не может жить без нее, что ему невыносима сама мысль о том, что он встретит еще один день, когда ее нет рядом. У нее и в мыслях не было, что он позвонит и сообщит, что она может не утруждать себя поездкой в Сикерк за вещами. Пускай бы он их выбросил в ров с водой!
Телефон зазвонил снова. Она сорвала трубку с рычага после того, как раздалось не менее двадцати звонков.
— Слушаю!
Сначала было молчание, потом низкий голос эхом отозвался у нее в ухе.
— Возвращайся домой.
Он не предлагал, не просил, а требовал.
Это был самый чудесный приказ, который она когда-либо слышала. Женевьева медленно выдохнула воздух.
— Конечно, милорд.
Снова тишина.
— Я люблю тебя.
— О, Кендрик, — она схватила бумажный носовой платочек, — я тоже тебя люблю.
Он громко прочистил горло.
— Не слышу, чтобы ты начала собирать чемоданы.
Женевьева обняла себя руками. К чему ей красивые, цветистые фразы, если дома ее ждет деспотичный, самонадеянный, совершенно невыносимый рыцарь? Она весело рассмеялась, чувствуя на душе удивительную легкость.
— Мне надо еще сделать кое-какие покупки.
— Еще? — поперхнулся Кендрик. — Женевьева, мне придется грабить неосторожных путников, если ты не сжалишься над моим банковским счетом.
— Лгунишка, — сказала она, откинувшись на кровати и глядя в потолок. — Где ты?
— Лежу лицом вниз на кухонном столе. Уорсингтон набрал номер и положил телефонную трубку, чтобы я мог прислониться к ней ухом.
— Почему ты не разговариваешь со мной мысленно, как ты это делал дома?
— Ты находишься за границей владений Сикерка. И потом, мне не нравится общаться таким образом. В последнее время я придал определению «неспокойный дух» совершенно новое значение.
— Уорсингтон еще не хочет из-за тебя уволиться?
— Понятия не имею. Большую часть времени он проводит в местном пабе. Чем ты еще занималась? Кроме того, что тратила мои денежки? — мрачно добавил он.
— Ходила по антикварным магазинам, — сказала она. — Жаль, что я не смогла показать тебе некоторые вещицы. Но я взяла каталоги, чтобы ты посмотрел их дома.
Он помолчал немного.
— Значит, ты все-таки думала о возвращении домой? Ко мне?
— Кендрик, я простила тебя еще неделю назад, — мягко сказала она. — Все, что ты сказал — это правда. Ты сделал то, что должен был сделать. Уничтожить последнюю из Баченэнов. Мне не следовало принимать это на свой счет.
— Прости меня, Женевьева. Если бы ты только знала, как сильно я сожалею о том, что сделал.
— Я уже забыла об этом.
— Если бы я тебя знал, то никогда бы так не поступил.
— Если бы ты меня знал, в этом не было бы необходимости.
В трубке раздался тихий смех.
— Не хочешь ли ты сказать, что мне достаточно было поманить тебя пальцем, чтобы ты прибежала?
Да, самомнения у него не поубавилось.
— Не слишком ли ты в себе уверен?
— Таким образом я скрываю свою неуверенность.
— Кендрик, я думаю, что у тебя для этого нет повода.
— Я успокоюсь только тогда, когда ты вернешься домой. Оставляй машину в Лондоне и приезжай на поезде. Позже я за ней кого-нибудь пошлю.
— Я должна еще кое-что купить.
— Подарки к Рождеству?
— А ты разрешишь мне остаться еще на пару дней, если я скажу «да»?
— Это зависит от того, что именно ты хочешь для меня купить. Если что-нибудь исключительное, я рассмотрю возможность продления твоего пребывания в Лондоне.
— Как будто ты в чем-то нуждаешься, — пошутила она.
— Все, что мне нужно — это ты, — внезапно голос его изменился. — Приезжай скорее, Джен.
— Неужели ты соскучился по противной Баченэн? — прошептала она. — Кендрик, с возрастом ты стал сентиментальным.
— Если бы это было возможно, ты бы стала де Пьяже, не успев и глазом моргнуть. — Он вздохнул. — Наверное, это не случайно, что я полюбил последнюю Баченэн. Моя мать нашла бы это очень романтичным.
Женевьева закрыла глаза, прислушиваясь к низкому, спокойному звучанию его голоса. Как просто было вообразить, что он настоящий возлюбленный, шепчущий в темноте нежные обещания.
— Джен?
— Да?
— Знаешь, я могу быть настоящим рыцарем, если того требуют обстоятельства.
— Значит ли это, что ты просишь разрешения ухаживать за мной?
— Возвращайся домой и убедись.
— Не могу дождаться.
Молчание на другой стороне длилось так долго, что Женевьева подумала было, что Кендрик сожалеет о том, что сказал.
— Кендрик?
— Я все еще здесь, — тихо сказал он. — Женевьева, ты ведь сознаешь, на что соглашаешься?
— Не волнуйся, я с этим справлюсь.
Он снова помолчал.
— Джен, может, ты еще раз все хорошенько обдумаешь. Я не могу обещать тебе многого.
— Прекрати…
— Я не смогу приласкать тебя ночью, дать семью…
— Кендрик, я же сказала, чтобы ты прекратил!
Он остановился только на мгновение.
— Не знаю, сможем ли мы найти какого-нибудь сумасшедшего священника, чтобы он обвенчал нас.
— Кендрик, если ты сейчас же не замолчишь, я брошу трубку и отключу телефон.
Он демонстративно замолчал.
— Все это не имеет для меня значения.
— Не говори глупостей.
— Кендрик, как-нибудь все устроится. Для начала давай хотя бы попробуем.
— Это предложение руки и сердца, леди?
— Шут гороховый! Это должен сделать ты сам.
— Поспеши домой, и ты увидишь, какие подарки положил тебе под елочку Святой Николай.
Женевьева рассмеялась.
— У тебя поистине романтическая душа, Кендрик!
— Я происхожу из романтического рода. Ну что, будешь и дальше продолжать этот дорогостоящий разговор или сделаешь что-нибудь более конкретное, например, начнешь собирать вещички?
— Я приеду послезавтра. А по телефону мы говорим за твой счет. Скажи мне что-нибудь еще.
Он проворчал:
— Давай, я расскажу тебе, как проводил время. Может, это заставит тебя поспешить с приездом.
