Оба монаха быстро сделали последние приготовления. Они взяли с собой сотню восковых свеч, большой сосуд со святой водой и чашу со святыми дарами.
В это время жена егеря, дрожа от страха, приготовила все, как приказал ей отец Михаил. Но больше всего ее озабочивала сама больная. Она как-то сразу стала беспокойна, плакала, жаловалась на острую боль во всем теле и, несмотря на свою слабость, хотела, во что бы то ни стало, встать с постели и оставить замок. Анна поняла, что ее мучает демон, и всеми силами старалась помешать ей бежать до прибытия священника.
Беспокойство Леоноры все возрастало. Она дрожала всем телом и горько рыдала. Наконец, с гневом оттолкнув Анну, она встала и, несмотря на свою слабость, накинула на себя одежды.
— Я не могу оставаться здесь! Я должна бежать! — вскричала она.
С этими словами она бросилась к двери, нанося удары Анне, которая с такой силой уцепилась за нее, что еда сама не упала.
Вдруг Леонора остановилась и упала на колени, причем лицо ее отвратительно исказилось. На пороге двери появился отец Лазарь с чашей и отец Михаил с зажженной свечой в руках.
— О, святые отцы! Сам Бог привел вас! Я не в силах был бы уж больше помешать ей бежать! — вскричала жена егеря, осеняя себя крестным знамением.
— Она никуда не убежит! — торжественно сказал отец Михаил, поднимая Леонору, которая лежала как мертвая, и перенес ее на кровать.
Затем он стал поспешно помогать отцу Лазарю в его приготовлениях. Тот вынул из принесенного им с собой пакета семисвечник и напрестольный покров, который и разостлал перед дверью у порога. Семисвечник с зажженными свечами он поставил в изголовьях, а в ногах — большое распятие. Вокруг было зажжено сорок восковых свечей. Вся комната была окроплена святой водой и окурена ладаном. Когда отец Михаил снял с себя крест и надел его на шею умирающей, послышалось рычание и вой, напоминавшее вой волков, когда они рвут друг друга. Леонора извивалась в ужасных конвульсиях. Затем из ее одежд выползли ящерицы и свалились с кровати. Не находя себе выхода, они устремились в камин, где пылал огонь. Раздались крики и громовые раскаты. По комнате залетали огненные спирали и также исчезали в камине.
Затем воцарилась тишина и Леонора открыла глаза.
— Вальтер! — пробормотала она, узнавая монаха, — О, спаси меня! Не отдавай моей души демону!
— Не бойся ничего, дочь моя! — с любовью сказал он.
— Ты будешь спасена! Чудовища, которые так мучили тебя, не могут переступить этого порога. Посмотри сколько здесь света! Святое распятие перед тобой, напрестольный покров лежит у порога, а здесь, на столе, стоит чаша со святыми дарами. Ты не умрешь, не приняв святых Тайн и не примирившись с Богом! Сам Господь послал нас сюда поддержать тебя. А теперь, моя бедная Леонора, помолимся вместе!
Отец Михаил преклонил колена. Взяв руки умирающей, он сложил их и заставил Леонору повторять слова молитвы, которую начал читать. Леонора послушно стала повторять за ним святые слова, несмотря на испытываемую ею страшную боль. Только крики выдавали ее страдания. Демоны, точно бешенные, обрушились на бедную Леонору, то давя ее тяжестью скалы, то так сильно щипая, что ей казалось, что ее тело рвут на части. Затем, она чувствовала ощущение, как будто у нее выдергивают волос за волосом. Наконец, ее охватил невыносимый холод. Но так как, несмотря на все, Леонора продолжала молиться, страдания эти мало-помалу утихли, уступив место глубокому спокойствию.
Этот отдых длился несколько часов и принес молодой женщине много облегчения. В первый раз, в течении долгих лет, она была в состоянии с любовью и надеждой обратить свои мысли к Богу.
В полночь замок наполнился шумом и гамом. Раздалось ржание лошадей и топот копыт. Собаки лаяли, слуги кричали. Несколько минут спустя, синьор Ридинг бросился к комнате Леоноры, но, как приросший к земле, остановился у порога, изрыгнув отвратительное проклятие.
Он был отвратителен в свой растерзанной одежде, с растрепанными волосами, искаженным лицом и ручьями пота, которыми он обливался всякий раз, как делал усилие переступить через напрестольный покров, преградивший ему путь. С пеной у рта от ярости, он пытался направить на монахов нечистые существа, но это ему не удалось. Тогда он изменил тактику и стал умолять, чтобы его пустили проститься с любимой женой, но монахи не обращали на него никакого внимания. Отец Михаил поддерживал Леонору, вытирал холодный пот, выступавший на ее лбу, и давал ей пить святую воду. Отец же Лазарь громко молился, наполняя комнату клубами ладана. Вдруг глухой гром потряс землю и поколебал массивные стены замка. Пронзительный свист пронесся по воздуху и на пороге комнаты появился сам мэтр Леонард.
Вид его был ужасен; он положительно был неузнаваем. Гнев и адская злоба исказили его угловатое лицо, принявшее зеленоватый оттенок, как у мертвеца. Маленькие, кривые рожки виднелись на его лбу. Все его тело тряслось, как в лихорадке. Изрыгая проклятия и потрясая руками с кривыми, согнутыми пальцами, мэтр Леонард приказывал Нахэме — своему созданию, своему дыханию, своей рабе встать и немедленно же подойти к нему. И такова еще была власть чудовища над своей несчастной жертвой, что та, бледная и дрожащая, повиновалась. Но отец Михаил схватил ее и, прижав к себе, не позволил ей шевельнуться. Отец Лазарь встал перед дверью и вскричал громовым голосом, потрясая крестом:
— Пришел конец твоему могуществу, отвратительное исчадие ада! Ты не получишь этой души, так как часы твои сочтены и ты будешь предан мукам, которым так долго подвергал других!
Точно охваченный безумием, мэтр Леонард стал кататься по полу, извиваясь подобно змее и изрытая такие нечестивые проклятия и произнося такие ужасные заклинания, что даже мужественные монахи побледнели и дрожь потрясла их. Бедная Леонора все еще лежала в объятиях отца Михаила и шептала благословения и слова благодарности. Ридинг тоже пытался еще раз переступить через напрестольный покров, но упал, как пораженный молнией, и больше не шевелился.
Наконец мэтр Леонард стал немного хладнокровней. Как черная туча уселся он на пороге, подстерегая каждое движение монахов, смущая их своими богохульствами и осыпая Леонору, которую снова уложили на постель, проклятиями и упреками, наполнявшими немым ужасом душу молодой женщины.
Так прошли ночь и день Великой субботы. Когда же настала Великая ночь накануне Пасхи, ярость снова овладела мэтром Леонардом, не покидавшим порога комнаты. Изрытая зеленоватую пену, рыча и топая ногами, он вскричал:
— Отдай мне кольцо, которое ты носишь на пальце, презренная! Этим талисманом я охранял тебя. Отдай мне его, так как ты отрекаешься от меня!
