вот-вот обрушится на сушу.
— Так кажется. — Я криво пожимаю плечами, проходя мимо и возвращая ему пустой флакон. Я не знал, что надвигающийся шторм был ураганом, но теперь знаю. Тогда нам придется действовать быстро.
Мы ныряем в каюту, где спрятано оставшееся у меня оружие. Голова Хоргуса в моем рюкзаке, который я не снимал с тех пор, как мы ступили на шлюп Энака.
Теперь мы так близко. Я знаю, что лучше не выпускать ее из виду.
Подозревает ли Энак, что мы сделали? Дошло ли до него известие о кончине Хоргуса? Описания, распространенные дворцом, были бы кристально чистыми, в этом я не сомневаюсь. Я видел нелепые объявления «РОЗЫСК: НАГРАДА», которые они размещают в городах и герцогствах всякий раз, когда охотятся на врага империи. Изображения мужчин и женщин выглядывают из пожелтевших клочков пергамента, их изображения утрированы, чтобы казаться как можно более зловещими.
Возможно, Энак знает, но не настолько глуп, чтобы обсуждать это со мной.
Я беру остальное оружие со скамейки и прикрепляю его к телу. Я уже надел свои двойные клинки иншади, но теперь добавляю несколько кинжалов к поясу и связку маленьких метательных ножей к другому небольшому поясу, который перекидываю через плечо и поперек груди. В моем рюкзаке остались две разрывные гранаты, а мой маленький реверсивный арбалет висит у меня на поясе, готовый и заряженный смертоносным болтом. Еще несколько уютно устроились в кожаном колчане, который упирается в спину.
Как только убеждаюсь, что все на своих местах, я поворачиваюсь к Амали, которая смотрит на меня со смесью восхищения и ужаса.
Но что бы она ни думала, это остается запертым в ее мыслях, когда я передаю ей более короткий из моих двойных клинков.
— Этот меч так же важен для меня, как рука или нога. Он твой, можешь им пользоваться, при условии, что ты должна вернуть его мне любой ценой.
Она качает головой.
— В таком случае я не могу это принять. В любом случае, что бы я с ним сделала? Это все равно что взять кисть у мастера и отдать ее ребенку.
— Если ты можешь убивать заточенной десертной вилкой, то можешь убивать мечом. Я бы никогда не оставил тебя безоружной в этом месте, Амали. Я не ожидаю, что тебе придется им пользоваться, но буду чувствовать себя лучше, зная, что он у тебя есть.
Она не знает, то, что я отдаю свой клинок, символично. Преподобный никогда бы не отдал свои клинки другому. Мечи ассасина Ордена — это его душа. Он не знает ничего, кроме поклонения острой стали и того совершенного состояния бесстрастия, к которому стремятся все ученики Ордена.
Очень немногие достигают этого.
И прямо сейчас я настолько далек от этого состояния, насколько это возможно.
Амали неохотно засовывает мой клинок в ножны к себе за пояс. Я целую ее в щеку.
— Пойдем, — шепчу я. — Все будет хорошо.
— Как ты можешь быть так уверен?
Возможно, это просто дубильная трава, струящаяся по моим венам, убаюкивающая меня ложным чувством уверенности, но почему-то просто знаю, что будь то в этой жизни или в следующей, я всегда найду ее.
Глава 15
Амали
Кайм ведет меня в безмолвном походе. Мы карабкаемся по запутанным, похожим на арку корням водных деревьев, которые растут на сваях. Мы тащимся по грязной, вонючей, засасывающей черной грязи, пока я не проваливаюсь по колено, и ему приходится нести меня остаток пути. Мы пересекаем чистый неглубокий ручей, который смывает вонь, и, наконец, достигаем таинственного Побережья Костей.
Мои ступни скрипят на осколках костей, гладко обточенных грохочущим прибоем. Вода отступила далеко-далеко, открывая блестящую полосу мелкого белого песка, лежащего под поверхностью. Время от времени я мельком замечаю что-то совершенно необычное; одинокую кость размером и шириной с ногу взрослого мужчины или длинный сломанный череп какого-то странного существа, которое даже не могу представить в своей голове.
У всех черепов, которые вижу, острые, злобные зубы. Монстры из глубин.
По спине пробегает холодок.
Я понятия не имела, что может существовать что-то подобное.
Такое чувство, словно я нахожусь в другом мире.
Ветер снова начинает усиливаться. За блестящим песком разбиваются волны с белыми гребнями, наполняя мои уши далеким ревом.
Кайм молчит, если не считать звука его дыхания, которое временами становится затрудненным и тяжелым. Он старается не показывать этого, но я вижу его боль в плотно сжатой челюсти и в том, как время от времени он прищуривается.
Чтобы он показал это вот так… ему, должно быть, очень больно.
И никакого лекарства не предвидется.
Дубильная трава вообще как-нибудь помогла?
Он тихий. Задумчивый. Что-то замышляет, и я не знаю что. Он скрывает это от меня, вероятно, потому что мне бы не понравился ответ, если бы я спросила.
В конце концов мы достигаем длинного поворота береговой линии, за которым вижу слабую струйку дыма, кружащуюся на ветру.
— Пожар? — Я останавливаюсь, тяжело дыша, мое сердце гулко колотится. Больной или нет, но Кайм идет в среднем темпе.
— Костер, — отвечает он. Голос холодный и отстраненный, когда он смотрит на призрачный шлейф. — Иншади таким образом говорят нам, что они ждут. Этот ждал здесь с тех пор, как я уехал в Даймару.
— Это ужасно ждать так долго.
— Ему больше нечего делать. Его единственная работа — заплатить мне и забрать голову Хоргуса.
— Почему иншади так настаивают на этом? — Я подавляю дрожь, вспоминая безжизненные глаза Хоргуса и бледную, покрытую пятнами кожу.
Кайм пожимает плечами и отворачивается.
— Кто знает. Это их дело. Некоторые говорят, что иншади могут воскрешать мертвых, хотя не знаю, зачем им тратить свое время на такого уродливого ублюдка как Хоргус.
Я решаю, что лучше не думать о том, что иншади могут сделать с мертвым императором в конце концов.
Кайм продолжает идти, и у меня нет выбора, кроме как следовать за ним. Мои ноги и ступни болят, но по сравнению с болью, которую он, должно быть, испытывает, это ничто. Его короткий меч кажется неудобным и тяжелым на моей талии. Страх витает на краю моего сознания, и единственное, что сдерживает его, — это внушающий благоговейный трепет и слегка пугающий вид Кайма, с его статью и множеством клинков, то, как он бесстрашно продвигается вперед, словно даже адские псы Локи не могут его победить.
Похоже, его не волнует, что эта драконья царапина может его убить. Он ведет себя как одержимый, бросая вызов миру, который его создал.
Я в плену
