– За что пьем, ребята? – ввинтился в пестрый шум голос Лаптя.
– Это не модно, – пролепетало с дивана черное платье, – сейчас без тостов.
– Ах ты, моя птичка! – засмеялся Лапоть.
– Тут один выпил с тостом, – подхватил низкий мужской голос, – его сразу бутылкой по голове. И главное, совершенно случайно.
– Надо ему позвонить.
– Похоронили давно.
– Да нет, он утонул. В Волге. И тело не нашли, – уточнил еще один голос.
– Это когда было! А потом он уехал в Испанию.
– Испания, Испания, – запел было Лапоть.
– Заткнись, – это был голос Андрея.
Лапоть исчез, провалился под стол и снова выскочил, с мокрой головой, по-собачьи фыркая и отряхиваясь.
– Он ихние духи на наши горбыли меняет, – чей-то уверенный голос.
– Я и говорю: сама была на похоронах, изревелась просто.
– Насчет детей успокойся. Ленка уже вышла замуж за своего фиктивного мужа.
– Да-да, за отца своего ребенка!
– У нее и второй ребенок от отца своего ребенка.
– А Коля? Нет, а Коля?
– Что Коля? Всем подряд давала, а хорошему человеку не дала.
– Совести у нее нету!
– Да он темный, как два подвала.
– Вот у кого сейчас гульба, так гульба.
– А Вадик? – затряслись медовые кудряшки. Они липли к щеке Андрея. – У него сруб. Полдома – русская печь, а на бревнах – зеркала!
– Я на печке, а себя не найду. Руки, ноги чьи? Я своему мужику говорю, найди меня, найди! А он Лидку-суку нашел.
– У него и подпол есть! – зашлось от восторга черное платье. – Бочки – красавицы! И все в них натуральное. И огурцы, и капуста. Это ему местные несут, из благодарности.
– Надо же, что творится. Кому из благодарности? Ему же все по фигу.
– Это потому что в него стреляли. Киллер один знакомый. Его потом по кускам собирали.
– Да нет, – просунулся еще один голос, – уж сколько я всего перепробовала, все равно на нем остановилась.
– У, милая, ты еще не скоро остановишься, – захохотал Лапоть. – Ниночка, да с твоей-то фигурой!
– Плевать он хотел на мою фигуру, увидите, увидите, он меня скоро усыпит. Мурку мою он уже усыпил, надоела. А может, я его сама сперва усыплю!
– Хлоп, и нет человечка, – веско подтвердил низкий мужской голос.
Голова у Анны кружилась, стены плавно покачивались вместе с оранжевым абажуром.
– На печку хочу, погреться! – неожиданно громко сказала она.
– Анна, заешьте хоть чем-нибудь, – умоляюще прошептал ей на ухо Илья, – вот вам кусок масла, проглотите, слышите?
– Не слышу! – лукаво, как ей показалось, улыбнулась Анна.
– Вы такая красивая сегодня, – тихо бормотал Илья.
– Синеглазка! – подкинул Лапоть с другого конца стола.
– Синеглазка – картошка на рынке! – с ненавистью ответила Анна. На Андрея она старалась не смотреть, но все равно отчетливо видела: Андрей наливает коньяк брюнетке, а блондинка уже совсем приросла к его плечу. И Анна разглядела: на конце каждой кудряшки блестит рыболовный крючок. Ими-то она и цепляется за Андрея.
– Отцепись от него! – тихо и страшно приказала Анна. Рука Ильи испуганно дрогнула. – Новый год уже прошел, да, Илюша? – улыбнулась Анна. – А я куклу нашла. Помните, вы к нам приходили тогда. С вами такая красивая была. Люба. И еще девочка, как ее?
– Ларочка, – почему-то с неохотой сказал Илья.
– Ларочка, да. Она все спрашивала куклу. А я ее нашла. Вдруг свалилась на меня с потолка, – зябко рассмеялась Анна. – Холодно, дует. Форточку открыли?
– Не знаю, не знаю, – но это Илья сказал не Анне, а самому себе, хмурясь, качая тяжелой головой, озабоченно, с каким-то недоумением. – Пропала Люба. Квартиру отремонтировала, так выложилась и пропала. Адреса не оставила. Странно…
Илья что-то невнятно бормотал, но слова его были уже не слышны, их заглушили обморочные вопли: темные, в трещинах, деревянные руки Катерины Егоровны поставили на стол блюдо с жареной индейкой.
– А где ваша рюмка? – медленно, стараясь правильно выговаривать слова, спросила Анна. – Это я вам, вам! – Она указала пальцем на старуху. – Господи, почему я такая трезвая?
– Катерина Егоровна, – шепнул Илья.
– За вас, Катерина Егоровна! – сказала Анна.
– Мне красненького. – Старушка спокойно взяла рюмку, держа ее аккуратно и ровно, как свечку, и заученно чокнулась со всеми.
– И мне, и мне красненького, хочу с вами чокнуться! – закричала Анна, но старухи уже не было, вытеснив ее, вплыл Лапоть. Все замолчали. Куранты роняли полные удары. Анна заставила себя поглядеть на Андрея. Он, придерживая пробку, беззвучно открывал бутылку. Живая пена поползла из узкого бокала. Сбоку что-то взорвалось. Взвизгнула девушка рядом с Анной. С ее черного платья стекало шампанское. Лапоть накрыл ее бедро салфеткой.
– Высохнет, высохнет, – причитала девушка, и ледяные бретельки таяли у нее на плечах.
– А мне? Мне тоже шампанского! – возмутилась Анна.
– Анна, не пейте! – Илья прикрыл ее рюмку ладонью. – Анна, милая.
– С Новым годом, с новым счастьем! – кричали вокруг.
– А я хочу! – тянулась куда-то Анна. – С новым счастьем! – Анна первая выпила свой бокал до дна. Шампанское заполнило легкие. Анна икнула. Александра, сестра… Где она встречает Новый год? Почему он не привел ее сюда? Может, он ее дома запер?
Уличный ветер, пробравшись невесть откуда, прошелся по ногам Анны, ей захотелось поджать их под себя, забиться в подушки, лишь бы согреться. Сладкие кудряшки цепко опутали Андрея. Острый рыболовный крючок зацепился за его губу. Раздвинув волосы, девушка смотрела на Анну светлыми козьими глазами.
«Милка, Милка, – услышала Анна голос бабушки Нюры, – не удержишь ты ее, гляди, боднет, вон ты какая росточком маленькая». Руки Анны вспомнили лохматую растрепанную веревку. Клочковатая шерсть Милки свисала с боков.
– Чего смотришь, коза проклятая? – громко сказала Анна.
Андрей засмеялся, отцепляя рыболовные крючки.
– Эдик! Кто обещал меня обтереть? Я же пыльная, пыльная… – услышала Анна. – Ты что, забыл?
Анна вгляделась в темный угол. Там стоял кто-то в клетчатом. Анна увидела протянутую руку и узкий край юбки.
– Кушайте, пока в самый раз, опять греть не стану, сухая будет, – строго сказала Катерина Егоровна.
Лапоть наклонился над столом, расставив локти и занеся над индюшкой нож.
– Андрей, тебе что, ножку или грудку? – завопил он.
Тяжело дыша и отдуваясь, он вспорол индейку. Все потянулись к нему с тарелками. Бокалы с шампанским сдвигались с надтреснутым дребезгом.
Из угла протянулась твердая пластмассовая рука с локтем на шарнирах.
– Эдик, пыль, пыль, вытри меня. Ты же обещал, – твердил монотонный голос. – Эдик же!
Лапоть со стуком ударил по твердой розовой руке. Та пропала, успев, однако, зачерпнуть из миски горсть маринованных грибов. Взметнулась клетчатая юбка.
