Постучаться? Ох, совсем недавно мне бы и в голову не пришло заявиться к родителю без приглашения. Замерла у двери с занесённой для стука рукой. Сзади послышались быстрые шаги и взволнованный шёпот:
— Она, говорю тебе, она!
— Не она, глаза протри!
Обернувшись, успела заметить две испуганные и любопытные физиономии. Узнала племянницу и её подружку из деревенских. Девочки ойкнули и спрятались. Интересно, отец тоже испугается? Захотелось это увидеть. Не постучав, я распахнула дверь и шагнула в кабинет.
Он полулежал на коротком диванчике, подложив под спину две подушки и забросив длинные ноги на подлокотник. Ботинки, как водится, не снял. Живот прикрывала скомканная газета, рука свисла, касаясь пола. Задремал. Выглядел отец лучше, чем в момент нашего расставания. Он отпустил усы и закручивал их по местной моде. Мне показалось, что морщин стало заметно меньше, и румянец освежал. Хотя, возможно, спокойное выражение лица во сне давало такой эффект.
— Папа, — хрипло сказала я. Прочистила горло и позвала громче: — Папа!
Он потянулся, сел, скинул ноги на пол, отложил газету и только теперь посмотрел на меня.
Да, именно ради этого мелькнувшего в его глазах мистического ужаса я зашла без предупреждения. Отец отшатнулся, махнул рукой, пытаясь отогнать непрошеное видение, и вскрикнул. Этого испуга, и то, что я стала его свидетелем, он никогда не забудет и не простит мне. Не сомневаюсь. Хотя в тот момент я испытала такое удовлетворение, что плевала на отцовскую мстительность.
— Ро-о-о-ма-а? — проблеял он, вглядываясь в мои черты.
— Здравствуй, папа. Не ждал?
Он довольно быстро оправился от испуга. Вскочил с дивана и в два шага оказался рядом. Предполагалось, что я отскочу в сторону и начну лепетать оправдания, но я не шелохнулась.
— Да как ты смеешь?! — закричал он, не поясняя, чего именно мне не следовало сметь.
Ладонь полетела мне в щёку, но я прогнулась, шагнула в сторону и уклонилась от удара. По отцовскому лицу скользнула тень удивления, но сразу вернулась привычная злость. Я не позволила снова замахнуться, быстро прошептала слово и подбросила на ладони огненный мяч. Увы, соображал отец не так быстро, как махал кулаками, он не оценил опасности, ринувшись ко мне и выкрикивая ругательства, и остановился, только наткнувшись на сноп искр от разорвавшегося между нами магического шара.
Запахло палёной курицей.
Усы вспыхнули. Хорошо, что отец рефлекторно прижал ладони к лицу, загасив огонь, тут же отдёрнул и затряс ими в воздухе. С опалёнными усами и бровями вид он имел жалкий.
— Очумела? — обиженно поинтересовался и принялся дуть на руки.
— Что тут у вас? — раздался за спиной голос мамы.
Она стояла, держась за косяк, и смотрела на меня тем спокойным взором, каким матери, отчаявшиеся вразумить детей, созерцают их шалости.
— Эта идиотка сожгла мне руки! — пожаловался отец, про усы он ещё не знал.
— Скажи Бетте, пусть обработает ожоги соком толстянки, — не меняя ни позы, ни выражения, сказала мать. Как только муж выбежал из кабинета, она шаткой поступью направилась к дивану. — Давай поговорим, Романта. — Я села рядом с ней и с жалостью рассматривала совершенно белое, измученное страданиями лицо. — Хорошо, что приехала, — сказала она, не глядя на меня, — простимся. Мне недолго осталось.
Ей не говорили, что я погибла? Почему мать не удивилась? Быть может, ей рассказали служанки или внучка, о том, что Рома вернулась, и она успела свыкнуться с этой мыслью, пока я воевала с отцом?
— Мама, — я взяла её холодные руки в свои и еле сдержалась, чтобы не подуть, согревая дыханием. — Я читала. Это не болезнь. Вернее, болезнь, но причина её — неразбуженный дар.
— Огонь, что ты запулила папе в лицо, называешь даром?
Покачав головой, я показала, что не принимаю её упрёка.
— В тебе есть способности Привратника. От бабушки. Магия мстит тем, кто её игнорирует.
— От бабушки, — задумчиво повторила она и качнула головой, соглашаясь. — Я помню, как мама развлекала меня, зажигая пальцами свечи.
— Почему же она не научила?
— Наверное, не знала, что дар будет мстить, — повернувшись, с надеждой посмотрела мне в глаза: — Ещё не поздно?
— Не знаю, но думаю, что стоит попробовать.
Около часа мы тренировались. У мамы не получалось даже нагреть пальцы, не то чтобы высечь хотя бы искру. Не сразу, но я догадалась подпитать её силы русалочьей чешуёй. Все срезу изменилось. Согрелись ладони, вокруг пальцев стал теплиться голубоватый ореол, а потом полетели искры. Мама увлеклась, глаза её светились азартом. Она с упорством обречённого страдальца, схватившегося за чудодейственное средство, снова и снова повторяла заклинания, копировала мои жесты и радовалась каждой новой удаче.
Пришёл отец, встал в дверях и некоторое время наблюдал за нашими играми. Мы в тот момент напоминали неразлучных подружек, а не мать и дочь, годами не разговаривавших друг с другом.
Заметив его присутствие, мы обе с улыбками повернулись. Отец поспешно спрятал забинтованные кисти под мышками и, стараясь придать лицу беззаботный вид, заговорил:
— Романта… Рома, ты это…
— Пап, извини, — перебила его я, — не рассчитала.
— Забудем, — кивнул отец.
Я поняла, что забыть надо не только случай с подпаленными усами, которые папа успел сбрить, но и все пощёчины, залепленные мне в родительском доме. Что ж, я не ссориться приехала, а ищу убежища, стоило согласиться.
— Хорошо, папа.
— Там обед подают, — сказал он и вышел первым. Мы с мамой, обнявшись, последовали за ним.
Я с удовольствием разглядывала разрумянившееся мамино лицо, трогала её тёплые руки. Она в ответ на безмолвные вопросы кивала, подтверждая, что чувствует себя значительно лучше.
Глава 34
Объясняться письменно оказалось труднее, чем я думала. Беседуя с человеком, видишь его реакцию, сразу же получаешь отклик на свои слова. Письмо — послание в вечность. Доверяешь бумаге нынешнее своё состояние: эмоции, мысли. Прочтёт человек спустя несколько дней, а ты уже изменился.
Я перепортила кучу бумаги. Какие несколько дней! Дописываю, а завершающий росчерк ставлю уже в другом настроении. Текст мне кажется то сухим, то излишне откровенным, то интонации недостаточно доверительные, то чересчур приятельские.
Откладывая в сторону очередной опус, принималась за новый. Решила, что потом перечитаю все и выберу лучший. Домашние не тревожили меня, я так извелась, что, пожалуй, нагрубила бы навязчивому посетителю. Довела себя до того, что разболелась спина и стали чесаться глаза. Отложила перо, встала и принялась расхаживать по комнате.
Меня поселили на старое место, Бетте — нанятой отцом экономке — пришлось перебраться во флигель. Временно. Как-то негласно предполагалось, что я пробуду в имении не больше недели. Не знаю, почему родные решили, что уеду, но я не отрицала. Сама не знала, как распорядится судьба. Максимум, на что я могла рассчитывать — месяц, оставшийся до совершеннолетия. Готова была напомнить папаше его обязанности в том случае, разумеется, если брак с бароном аннулируют. Надеялась на это, но король такого обещания не давал, а просить в письме я не решалась: ещё неизвестно, как повернётся ситуация с проклятьем.
Как же мне хотелось быть сейчас там! Разве справедливо, что ведьма согласилась помочь барону благодаря мне, а я единственная, кто оказался в стороне? И никак этого не поправишь! Навыками сокращения пространства овладеть не успела, а ведь она доступна многим пространственникам, тот же Зультер доберётся в Эльс раза в три быстрее обычного всадника. Пользоваться порталами не умею, ехать в столицу верхом утомительно и долго, да отец и не даст мне лошадь — не силой же отбирать?
После случая с ожогом родитель остерегался меня, в усадьбе по большей части отсутствовал, ссылаясь на дела. Остальные домочадцы тоже сторонились «воскресшей» родственницы. Даже мама, хотя после нашего тёплого общения в кабинете можно было надеяться на что-то большее, ограничивалась двумя-тремя фразами за обеденным столом. Здоровье возвращалось к ней стремительно, чему я не могла не радоваться, но это не изменило привычного ко мне отношения. Я не обижалась и не особенно-то и нуждалась в мамином внимании. Лет бы десять назад, когда бабушка умерла, а сейчас-то что…
