акция на всякий случай отменяется. Ситуация вполне себе стандартная, но лучше побережем себя, потому что с нами дамы, — сказал он ровным голосом, чтобы не возникла паника. — Поступила, как вы поняли, важная инфа, что здесь опасно. Так что, сейчас все девочки собираются и идут в сторону остановки. Непринужденно, не быстро. Быстро и очень быстро, когда отойдете отсюда. Все поняли, тогда идите. Захватите с собой Модрич и Талер. Пока они идут — вы пятеро, да Могилев, вы, идете к библиотеке, потом по кругу, вроде, как общаетесь и около памятника уходите влево. Как только дойдете до многоэтажек — бегом. Остальные ждем.
Ричи, ты с тренировки? Отлично, доставай мяч. Начинаем играть, а Патрик, ты сразу идешь к машине. И так, когда Могилев, Венбо и остальные уйдут за памятник, мяч должен оказаться у Ричи. Пасани его вправо, в сторону акации. И все сваливаем. Все помнят где припаркован бус? И улыбаемся. Непринужденно.
Все со стороны выглядело довольно обыденным. Часть ребят в ожидании начала акции неспешно прогуливалась по окрестностям, остальные играли в мяч. Девочки, как всегда, где-то пудрили носы и обсуждали отношения.
Но все же руководителю операции по изъятию Дневника Евгении Бирвиц было неспокойно.
— Что у вас, капитан? — запросил он по рации у сотрудников, сидящих в наблюдении.
— Пока ничего не происходит.
— Что они делают?
— Играют в мяч.
— Играют в мяч? Что конкретно они делают?
— Конкретно играют в мяч. Передают друг другу мяч при помощи ног.
— Не язви мне здесь, Мельников. Авлот с нас три шкуры спустит, если что-то пойдет не так.
— Черт. Черт. Мать вашу! Все за ними. Сначала поймайте Белика.
— Мельников, что случилось?
— Они удирают, полковник.
— Не понял… что они?
— Бегут в противоположную от нас сторону.
Всеслав бежал, как породистый арабский скакун, перепрыгивая через ступеньки и бордюры. Дома заканчивались, не успев начаться, казалось, что вот еще немного, и он уйдет от своих преследователей. Но длинные ноги и огромное желание скрыться его не спасли. На эту операцию, лично спланированную министром, были направлены лучшие сотрудники. И они бегали быстрее.
Всеслав искренне ругался и в негодовании тряс головой, когда его пинками сопровождали в полицейскую машину.
— Я ни в чем не виноват. Я хотел сходить в библиотеку. Потом передумал. В чем я виноват? Что не дошел до библиотеки, что я не сдал вовремя книгу? В чем?
— Вас обвиняют в планировании и организации террористической акции.
— Что за бред, какой терроризм. Авлот там совсем с ума сошел?
— Я бы вам посоветовал, господин Белик выбирать выражения. Потому что все, что вы скажете, может использоваться против вас. Не думаю, что голословное обвинение действующей власти будет способствовать вашему скорому освобождению.
— Уроды.
— Что вы сказали?
— Ничего. Я ничего не говорил.
Глава 25
За почти уже две недели, проведенные в Москве, Зоя очень устала. Ей казались уже просто невыносимыми эти бесконечные знакомства, бесчисленные встречи, на которые Паулина ее таскала, как своего верного оруженосца. Впрочем, не только ее, что хоть немного радовало. Геворгян с Мартой Скобнич составляли им компанию на каждом мероприятии.
Паулина с легкостью объяснила свой выбор, когда Зоя, спросила, зачем ей она:
— Мы должны запоминаться. Главное сейчас, это вызвать интерес своими персонами, пробраться в мозг, — она постучала в висок, — и остаться там. Чтобы у человека, когда он вспоминал об этой встрече, в памяти всплывали не большая красивая люстра, не сомнения пить ли ему днем шампанское или нет, не официант с усами, а мы. Мы. Знойная брюнетка Геворгян, ледяная блондинка Скобнич, Зоя Авлот, жесткая и равнодушная к славе дочь министра, вся в своего папочку. И я — сердце феминизма в обличии женщины.
И хоть с чем-то Зоя была не согласна, но играла свою роль жесткой и равнодушной она без изъяна, как актриса большой сцены.
Презентации сменялись выставками, завтраки обедами, а поток нужных людей будто не заканчивался. И когда Паулина сообщила, о том, что они через пару дней улетают домой, Зоя не могла сдержать вздоха облегчения.
Они стояли на крыше огромного небоскреба, как на вершине этого урбанистического мира. Молодые, дерзкие, востребованные.
— Мне очень жаль, что наша поездка заканчивается, — глядя на ночную Москву, с некоторой грустью сказала Паулина.
Зоя посмотрела на нее. В этот момент, именно сейчас, ей тоже было жаль. Легкий ветер приятно трепал волосы и был таким теплым и одновременно свежим, темно-синее небо не нависало над ними, а словно звало их к себе. И это чувство, когда хочется, чтобы этот день никогда не заканчивался, чтобы Москва всегда ждала их, а они вечно оставались молодыми и красивыми. И чувство грусти, что все пройдет.
— Ты подумаешь, я говорю глупости, но я не хочу, чтобы ты возвращалась к Всеславу. Он хороший парень, но принесет тебе лишь разочарование.
Паулина вздохнула, видимо, этот разговор не приносил ей удовольствия.
— Я чувствую, — продолжила она, — что это последний раз, когда мы вот так просто стоим на крыше и общаемся. Конечно, я не гадалка, не ведьма, хотя кое-кто считает, что я сейчас не в Москве, а на Лысой горе на шабаше, получаю серебряную метлу за подлость и беспринципность. Шутки шутками, но я почти уверена, что дальше наши пути разойдутся. Согласна, кто может знать, что там будет дальше. Только, Зоя, если у тебя есть хоть малейшее сомнение, выбери нас. Пусть Всеслав идет своей дорогой, а мы пойдем вместе с тобой — своей. Будет трудно, но я что-нибудь придумаю. Хотя, говорю, и сама не верю, что ты согласишься. Можно ли вообще поспорить с судьбой?
— Ты думаешь, что Всеслав — моя печальная судьба?
— Да.
— Очень жаль, что ты считаешь меня влюбленной дурочкой. В этом случае я сама себе хозяйка, — возразила Зоя. — В его партии я состою, потому что сама так решила. Поверь, Паулина, я увидела этот геноцид своими глазами. И я не могу это просто забыть. Не знаю, смогу ли я что-то изменить, но надо пытаться. И, ведь все возможно, ситуация изменится, всех гидроцефалов выпустят из гетто, а партия человекоборцев станет не нужна, и я обязательно приду к вам.
— Сказка про прекрасного принца из страны большеголовых людей, не думаю, что она хорошо заканчивается.
— Да, госпожа гадалка, возможно и так. Но, как ты сказала, кто мы такие, чтобы спорить с судьбой.
— Я сказала не так. Я не говорила, кто мы такие, я лишь задала вопрос, глубокомысленный вопрос.
Зоя, смеясь, направилась к выходу.
— Пойдем, нас уже, наверное,
