– Я тоже загораюсь, стоит мне лишь коснуться тебя, – прерывисто прошептал он. – Такова сила любого Цветка – ваш аромат столь упоителен, что голова идет кругом… – Он прикрыл глаза, его дыхание обжигало нежную кожу ее шеи. – Но мы не будем этого делать сейчас, только после твоего Цветения… Тебе стоит немного восстановиться…
Он слегка отстранился, встал и протянул ей руку:
– Идем, а то нас уже, наверное, заждались.
– Но твоя одежда! Что о нас подумают, если тебя увидят таким! – промолвила она, зардевшись еще сильнее.
Он ухмыльнулся:
– Завидовать будут! Но можно и так, – он проговорил какие-то слова на неизвестном языке, и клубы мрака окутали его, повиснув на плечах длинным черным плащом.
Раньше, еще в Глоум-Хилле, впервые столкнувшись с магией, Мифэнви испытывала неловкость из-за того, что позволяет ей вершиться. Но сейчас это восхищало и завораживало.
– Так значительно лучше, – сказала она, и глаза ее сияли, как кристаллы льда, пронзенные солнцем. – И да, хотела сразу сказать – мне понравились твои крылья.
На сей раз он ухмыльнулся самодовольно и чувственно.
– Думаю, ты сможешь приручить его – моего демона, – сказал Колдер. И Мифэнви согласно кивнула.
Они взялись за руки и пошли в сторону дворца.
– С Цветением мы разобрались, – вернулась к разговору Мифэнви, – но откуда взялся Пол?
– Я думаю, кто-то использовал Datúra stramónium, Дурман. Это растение рождает иллюзии и погружает разум в наркотический сон, – чуть рассеянно ответил Колдер, поглощенный размышлениями.
– Что значит «использовал»? То есть это сделал не сам Цветок? – удивилась Мифэнви.
– Как правило, Цветок, а особенно обладающий силой такого рода, нужно заставить источать аромат. Грубо говоря, чтобы Дурман или другой, подобный ему цветок, начал пахнуть, нужен некий внешний катализатор. И это – целый ритуал. Но если в него добавить несколько специальных заклятий, силу Цветка можно извлечь. Мы называем это – Похищенный Аромат. В руках опытного мага он превращается в страшное оружие. Но сделать это может только посвященный в обряды ордена. И притом посвященный – никак не ниже Мастера.
– Но зачем кому-то из Мастеров ордена делать это? – Личико Мифэнви выражало крайнюю степень изумления.
– Вопрос вопросов, – задумавшись, покачал головой Колдер. – Меня беспокоит другое: этот кто-то знал, чем можно зацепить нас с тобой. И вот это мне уже сильно не нравится.
– Что случается с Цветком, у которого похитили Аромат? – ухватилась за мелькнувшую догадку Мифэнви.
– Начинается Увядание, – вздрогнув, сказал Колдер. – И это страшно.
– Увядание проявляется как-либо внешне, в смысле – можно ли это определить по физическому состоянию девушки? – не унималась Мифэнви.
– Да, человек будет постепенно угасать, словно его изнутри точит неизвестная хворь, – задумчиво произнес Колдер и вдруг ударил себя рукой по лбу: – Идиот! Как я мог забыть?!
– Ты о чем? – Мифэнви обеспокоенно взглянула на мужа.
– Помнишь, где-то чуть больше недели назад мы с тобой обсуждали историю, опубликованную в «Дейли телеграф»? – он схватил руку жены и затряс ее.
– Ту, где рассказывалось о нескольких молодых леди, у которых будто остекленели глаза и они словно превратились в кукол? – припомнила она. Он кивнул. – Там еще, кажется, говорилось, что это какая-то доселе неизвестная науке болезнь…
– Верно, именно так и проявляется Увядание. Как же я сразу не обратил внимания? Словно кто-то нарочно усыпил бдительность Смотрителя… И почему в ордене не забили тревогу? Не нравится мне все это… – проговорил Колдер, недобро сощурившись. – Нужно будет обсудить это с Торндайком, он у нас мастер видеть скрытую суть вещей, недаром же ученый!
– Торндайк – это тот джентльмен в очках, у него еще жена – красавица? – вспомнила Мифэнви. – Они произвели на меня очень приятное впечатление.
– Надеюсь, с его женой ты подружишься. Я намерен пригласить их погостить в Глоум-Хилл. Кстати, она тоже Цветок – Алый Гибискус.
– Вот как… А я-то думала, почему мужчины вьются вокруг нее, как пчелы.
– Да, противостоять призыву Гибискуса практически невозможно, особенно Садовнику. Можно сказать, Ричард был обречен, едва увидел ее, – немного горько усмехнулся Колдер. – Впрочем, каждый из нас обречен, встречая свой Цветок, – он покосился на жену.
– А Цветок всегда отвечает на чувства Садовника? – любопытство Мифэнви разыгралось не на шутку.
– Увы, нет.
– И что случается тогда с Садовником? – Мифэнви даже испугалась той мысли, что возникла у нее в голове.
– Он умирает от тоски, – просто и печально ответил Колдер. – Любовь – наше единственное спасение, и если она взаимна, то, как нить Ариадны, помогает не заплутать в собственной тьме. А если безнадежна, то тянет еще глубже, на самое дно, потому что отчаяние, боль, тоска – темные чувства.
Мифэнви обхватила лицо ладонями и покачала головой.
– Как страшно… Ты ведь мог…
– Не думай об этом больше, – он привлек ее к себе и тотчас же запустил пальцы в ее рассыпавшиеся кудри, – зато теперь нет силы, что способна была бы разлучить нас, моя Незабудка.
Они постояли так несколько секунд, а потом Мифэнви, чуть отстранившись, сказала:
– Знаешь, мой дядя по материнской линии – врач. Его всегда интересовали редкие и малоизученные случаи. Не может быть, чтобы он не знал об этой инфлюэнце, превращающей женщин в кукол.
– Почему ты не пригласила его на свадьбу? – удивленно поинтересовался Колдер.
– Он нелюдим и, как сам говорит, женат на медицине, – улыбнулась Мифэнви. – И мне надо было сразу догадаться, что папа блефует, когда я не увидела у его постели дядю Эммануэля.
– Ну что ж, напиши своему дядюшке – пусть навестит нас в Глоум-Хилле.
– Колдер, – в глазах ее заиграли лукавинки, – что такое случилось, что ты всех зовешь в гости? Нам же их негде будет поместить!
– Ну… – протянул он, весело глядя на нее, – тебя ждет маленький сюрприз… Скажем так, мой свадебный подарок.
– О! Тогда я хочу увидеть его как можно скорее! – Мифэнви обрадовалась как ребенок.
– Поедем прямо сегодня, сразу после обеда! Только с батюшкой твоим простимся, – сказал он, и жена импульсивно обняла его.
Саймон Брандуэн, виконт Гэстли, пребывал в раздумьях. И экспрессивная окраска этих дум очень не нравилась ему. А думал он следующее:
– Ричард – жадина и гадкий! У него есть сокровище, но он прячет его ото всех. А мне тоже очень хочется, но он же ни за что не даст даже потрогать!
Саймон помнил, как обомлел, когда впервые увидел Джози. Он сам не был светским человеком, потому что графиня приучила его к мысли, что на всех этих балах да приемах собираются мамаши, которым нужно выгодно пристроить своих дочерей. А Саймон не желал быть ничьей выгодной сделкой, да и к женитьбе не склонялся. Но сладенькое он любил с детства, посему охотно пользовался услугами дорогих куртизанок и ничуть от этого не страдал. Да и вообще, по большей части он предпочитал тихий Рай громкому Лондону, и основное свое время проводил в «Маковом плесе», отдав матери на откуп все остальные земли.
