Всюду, где мы со стажером соприкасались, гудело напряжение и чувствовались ледяные ожоги, и я могла только беспомощно хрипеть и задыхаться. Песчаная буря осела на пол вокруг нашего нетронутого островка; мозаичную плитку разломало на куски, и они точно пули обстреляли гипсокартонные стены выставки; колонны повалило, а таблички обгорели по краям.
Не лучшее время, чтобы вдруг обнаружить предел собственных сил. Глубоко внутри я тряслась как глохнущий двигатель, да и ноги дрожали, когда мы вместе с Карсоном боролись с ветром, что колотился о наш щит. Стажер все понял и принял на себя часть моего веса, но он не мог держать нас обоих и одновременно отбиваться, если я не обеспечу ему приток сил.
Я решила было, будто темнота вокруг нас – это облако пепла, но потом осознала, что просто отключаюсь. Перед глазами заплясали искорки, и я почувствовала себя так чудно?, словно голова уплывала от тела, причем без моего ведома. Я впилась в сознание всеми десятью когтями, однако уже стояла на крутом склоне над пропастью забвения.
– Останься со мной, Дейзи, – произнес над самым ухом Карсон, но я скорее не услышала это, а почувствовала – ветерком по коже там, где мы соприкасались. – Он почти себя исчерпал.
Как и я. Я задыхалась от пепла и запаха серы и вскоре безвольно обвисла на руках стажера. Мда, смерть – несколько тухлый способ выяснить, что не такая уж я офигительная, как думала.
– Жрица, очнись! – Слова ударили по моей ноющей черепушке, словно язычок по колоколу. – Тебе грозит страшная опасность!
Как же отрадно слышать чей-то голос! Менее отрадным было то, что голос принадлежал призраку египтянки, потому сие не значило, что я еще жива. Тем более меня, кажется, куда-то тащили, закинув на плечо.
Клео рысью бежала рядом с парнем, который в данный момент транспортировал меня через Древнюю Грецию словно мешок картошки. И парень этот явно не был Карсоном.
– Сделай что-нибудь, жрица! Я не могу дотронуться до этого разбойника!
Клео пыталась схватить его за руку, выпрыгивала перед ним, преграждая путь, но неизвестный буквально проходил сквозь нее.
Что-то всплыло в памяти, подкинув образ парня с кладбища, который держал ожерелье миссис Хардвиг, когда та исчезла. И наполовину сформировавшаяся мысль заставила меня предупредить Клео, чтобы держалась подальше.
– Не… – Мой голос больше походил на карканье, хриплый после этой бури из пепла и праха. – Не прикасайся к нему.
Парень, пытаясь поудобнее пристроить мой вес на своем плече, подкинул меня вверх. Я тяжело приземлилась обратно, воздух покинул легкие, а мозг хорошенько встряхнулся.
– О своем хахале не беспокойся, сладенькая. Лучше отдышись пока. У нас для тебя работенка.
Придурок похлопал меня по попе, и глаза заволокло красной пеленой. В смысле, помимо дымки, уже плававшей перед глазами из-за прилива крови и ударов по голове – я взбесилась. Я жила по принципу «одно похищение в сутки», а этот гаденыш явно превышал лимит.
Пора вспомнить о преимуществах высокого роста (ну, кроме возможности доставать до верхних полок в супермаркете). Я ударила своего носильщика по почке – или туда, где предположительно находится нечто уязвимое и чувствительное к ударам вроде почки – и, пока он матерился и изгибался, позволила своему весу утянуть меня назад. Парень должен был либо отпустить меня, либо падать вниз вместе со мной.
Это будет больно.
Я прикрыла голову руками и подвернула плечо так, чтобы, как только коснусь пола, сразу откатиться. Вот только смягчить приземление не особо удалось, так как похитителя по инерции потащило вслед за мной. От удара о мраморную плитку плечо и бедро онемели, но, по крайней мере, все конечности двигались.
Не думаю, что у парня имелся запасной план. Он ринулся на меня, а я схватила бесценную греческую вазу и разбила ее о голову нападавшего. Тот рухнул на пол и обмяк.
Счет: вазы – два, похитители – ноль.
Быстро убедившись, что жертва все еще дышит, я – уже не так быстро – попыталась отыскать его лицо в своей памяти. Это не вор МакУблюдок. Это кто-то другой. Возможно, он был на кладбище, но я не уверена.
Рядом внезапно появилась Клео, и я подпрыгнула, отчего каждый мускул в теле протестующее взвыл, а с отбитых об пол конечностей спало онемение.
– Это было восхитительно! – воскликнула египтянка. – Ты сражалась как амазонка!
– Спасибо, – прохрипела я, держась за ребра.
Затем, пошатываясь, точно первокурсник на своей первой вечеринке, двинулась через дверь в Помпеи. После всего этого грохота и неистовства я ожидала полной разрухи, но, судя по тому, что виднелось сквозь пыльную завесу, экспозиции нанесен лишь поверхностный ущерб. Нет никаких гор пепла, огня или сожженных тел.
И нет Карсона.
Я вспомнила, как он звал меня, как, путаясь пальцами в моих волосах, придерживал мне голову, спасая от удара об пол, когда я обмякла после вулканической атаки. А затем – только мутный мрак беспамятства.
– Где мой друг? – спросила я Клео. Адреналин еще не перекрыл головную боль, но загнал ее в дальний угол. – Как долго я была в отключке?
– Совсем чуть-чуть, – отозвалась египтянка, подпрыгивая от возбуждения. – Когда ты потеряла сознание, маг так нежно опустил тебя на пол, а сам ринулся на вора точно лев! Подлец, едва это увидел, умчался прочь, а твой маг – за ним.
– Он просто бросил меня, словно старый хлам, чтоб меня таскали тут всякие?
– Этого разбойника, – Клео ткнула пальчиком в сторону бессознательного парня в греческом зале, – тогда здесь не было. Но он явился будто их воздуха, когда те двое убежали. Если поспешишь, то сможешь их догнать.
Понукаемая Клео, я поспешила: в главный зал, где и попыталась сориентироваться. Сложно поверить, что никто не заинтересовался, ни почему полицейские не вернулись, ни дьявольским грохотом.
– Сюда! – окликнула египтянка. – Через зал с бородатым белым стариком.
Это сужало круг до Западной цивилизации. Чтоб туда добраться, мне предстояло пересечь широченное открытое пространство, но от дверей послышались топот и гомон, и я шмыгнула за обнаженную статую с удобно большим… пьедесталом. Мимо пробежала бригада скорой – их ярко-желтые носилки очень выделялись в монохромном декоре мраморно-бронзового музея.
Что ж, у меня появился шанс отдышаться. Нынешняя боль отличалась от обычной мигрени отдачи. Я чувствовала себя ободранной, избитой и выжатой, будто севший аккумулятор в машине, а ноги дрожали, как если б я пробежала марафон.
Хуже того: мне никак не удавалось настроить фокус своего второго зрения. В бледном свете зала Клео выглядела полупрозрачной как голограмма. Вибрация, которая прежде наполняла музей, частички душ, что художники вкладывали в свои творенья – ничего из этого отныне не пело вместе с моими особыми чувствами.
