С другой стороны, что-то буквально нашептывало Айрис: возьмешь деньги Лайона, уедешь — и случится с тобой что-нибудь нехорошее. Ему не нужны лишние свидетели того, кто именно занял место Артемиса. Это ведь действительно важно. Важно для Делайна. Болтающийся по космосу случайный свидетель подмены точно не должен всплыть где-либо еще.
Наверное, можно будет потянуть время, кормить Лайона сказками о том, что она старается быть дурой, но Оллин ей все прощает. А самой придумать что-нибудь. Или все само как-нибудь сложится. Ну вдруг да сложится.
А она сама?
Айрис вышла на террасу, туда, откуда вечером они с Оллином спускались в сад. Сейчас было утро, небо — затянуто нежно-розовой дымкой, сквозь которую пробиваются редкие золотистые лучи местного солнца. На листьях деревьев и кустарников поблескивала роса. Было тихо, пахло свежестью, дождем, лесом. И все это будило воспоминания о нем.
Айрис неторопливо спустилась по ступеням и углубилась под кроны деревьев. Думай, Айрис. Это не так-то просто — думать, особенно если учитывать, что за всю жизнь на Эрфесте думать особо и не приходилось. Все всегда решали за нее: что делать, за кого идти замуж, как жить с этим самым мужем. А потом Поддержка решила за нее, кем ей быть. И Оллин Делайн утащил за собой, просто потому что не смог отпустить. И закрыл собой от разрывающегося плазменного снаряда. И Виран Тал тоже — решил, что она сыграет свою роль в его собственной пьесе. Вот ведь вопрос: каков интерес доктора во всем этом? А теперь еще и дядя Оллина решает, что ей делать дальше.
Она покачала головой. И как ее угораздило ввязаться во все это? Ничего удивительного, учитывая ее везучесть.
Айрис добрела до маленького прудика, где в толще прозрачной воды медленно плавали крупные оранжевые рыбы с длинными мягкими плавниками. Прямо у кромки воды была сооружена небольшая скамейка из настоящего камня, застеленная сплетенным из тростника ковриком. Все натуральное и поэтому дико дорогое. Айрис уселась на лавочку. Рыбы медленно плавали в воде, похожей на темное стекло. С одной стороны прудик начал зарастать водяными лилиями, ярко-розовыми, с медово-желтыми сердцевинами.
Одно было ясно: она по-прежнему игрушка в чужих руках, и, если взять деньги Делайна-старшего и уехать, после этого она уже долго не проживет. А жить хотелось. Ради Микаэла. И, возможно, ради того, чтобы когда-нибудь стать чем-то большим, чем дорогая кукла.
Мысли вернулись к Оллину.
Нет, все понятно, что по отношению к ней как-то это было нечестно. Он увидел в ней пару — и забрал, присвоил, не спросив, хочет ли она этого. Но, с другой стороны, вытащил из озера, закрывал собой, увозил из того темного города на Джейфалисе. Не бил, наконец. И так нежно целовал. Но надо было признать, что все это вряд ли имело отношение к любви, или что там у нормальных людей бывает. Оллин увидел в ней пару — и все. Эта самка — моя, и пусть весь мир подождет. Не удосужился спросить ее. Да еще Виран Тал какую-то гадость подсадил в голову…
Айрис прислушивалась к себе. Вот сейчас, когда Оллина нет рядом, можно спокойно размышлять. Надо бы как-то уже определиться, что она чувствует к Оллину без всяких вот этих связей и поправок, внесенных напрямую в нейроматрицу. Если бы они просто встретились когда-нибудь в городе, если бы он пришел к ее отцу и попросил Айрис Ленне в жены — что бы она чувствовала тогда?
И сама себе ответила: обрадовалась бы. Потому что, даже если убрать такие обстоятельства, как пресловутое «чувство пары», в котором, по словам Лайона, она будет постепенно вязнуть, и вмешательство Тала, рядом с Оллином было спокойно. Он столько раз закрывал ее собой… Да что уж там, жизнь спасал неоднократно. Правда, вытащил исключительно потому, что, опять-таки, пару почуял… Но вытащил же.
А еще Оллин явно не был способен на подлость по отношению к ней. И, может быть, если не торопить события, то она бы… Оллин Делайн — тот мужчина, в которого можно влюбиться. По-настоящему, честно и на всю жизнь. И ведь он ей нравится, точно нравится, даже без всех этих поправок доктора.
Оллин Делайн, модификант и будущий император, был с ней по-настоящему честен. И ей не хотелось ему врать. Не хотелось разыгрывать стерву, мотать нервы, закатывать истерики. Он ведь слишком чистый, даже отягощенный воспоминаниями братца, который, судя по всему, был той еще сволочью. Оллин не заслужил такой лжи.
Айрис устало потерла лоб. Да, с непривычки думать было тяжело. Но, похоже, решение она уже приняла: пока что только Оллину можно было довериться. Возможно, вместе они что-нибудь придумают. А дядюшка… шут с ним.
И еще. Айрис упрямо стиснула челюсти — надо задавить в себе результат вмешательства доктора, то чувственное наваждение, что частенько накатывает в обществе Оллина. Она больше не будет куклой, ни с кем и никогда.
На плечо легла теплая ладонь.
— А, вот ты где, — весело сказал Оллин Делайн. — Спряталась? От меня без толку прятаться в парке, я тебя за милю чувствую.
Обернулась.
Вот он, будущий император: в черной рубашке с вольно расстегнутым воротом, в черных брюках. Серый пиджак беззаботно заброшен за спину, он его держит пальцем за петельку на изнанке ворота. Волосы начали отрастать на висках, и челка непривычно падает на лоб, он дует на нее, а серо-зеленые глаза смеются, и видно, что он так рад видеть свою пару… Вот как его обманывать? И как его бросить? Он ведь не заслужил боли, и без того всю жизнь просидел в тюрьме…
Взгляд непроизвольно мазнул по губам, и Айрис поняла, что зависает, залипает, глядя на них. А в груди зарождается тепло, и в животе щекотное чувство, как будто машут крылышками сотни маленьких бабочек.
— Ваше высочество, — она с трудом улыбнулась.
Не до улыбок тут. Воздух как будто делается горячее, и тело плавится, словно воск. Как с этим бороться?
— Не называй меня так. — Улыбка медленно сползла £ его губ. — Я хочу быть просто Оллином. Для тебя.
— Хорошо. — Айрис быстро отвела взгляд, потому что тонула, безнадежно тонула в серо-зеленых штормовых волнах. — Я видела твоего дядю, он сказал, что у тебя было совещание.
Внезапно Оллин нахмурился, быстро обогнул скамейку и присел рядом.
— Ты с ним разговаривала? Что он тебе наговорил?
— Ничего такого, — пробормотала она. А потом, вдруг решившись, призналась: — Предлагал деньги, чтоб я уехала. Мол, пара для модификанта — слабость для императора.
Красивое лицо Оллина окаменело, и Айрис увидела, как на висках сквозь кожу проглядывают перламутровые чешуйки.
— Я его убью.
Это Оллин почти прошипел. И… стало страшно. Оллин уже убивал раньше, впрочем, как и она.
— Не надо. — Она непроизвольно положила руку ему на предплечье. — Не надо. Может быть, придумаем что-нибудь другое? Пока что дядя тебе помощник. Не надо его убивать, не надо ему говорить, что я тебе все рассказала. Нам просто надо быть чуточку хитрее. Я ведь понимаю, что недолго проживу после того, как уеду. И поэтому никуда и не уеду. Уж не на дядюшкины деньги.
Айрис пискнула, когда Оллин прижал ее к себе так крепко, что еще немного — и кости захрустят.
— Я никому тебя не отдам, — сказал он.
А ей стало совсем горько. Опять он за свое. А кто-нибудь ее спросит о том, что ей самой нужно?
— Забери моего мальчика, — прошептала она. — Позволь мне… Пошли надежных людей, и я полечу с ними.
Она чувствовала, как напряглись его плечи. Оллин неохотно отстранился, заглянул ей в глаза.
— Прости. Я не могу сделать это прямо сейчас. Мне нужно сперва найти этих надежных людей. А людям дяди я не верю и не отпущу тебя с ними. Клянусь, мы вместе слетаем за твоим малышом при первой же возможности. А сейчас не могу.
Айрис вздохнула, чувствуя, как непрошеные слезы наворачиваются на глаза.
— Но как же… ты ведь обещал… а вдруг ему там плохо, моему Мике? А вдруг он умирает?! А я — здесь. Только потому, что ты захотел меня? О Двуединый!
И вскочила на ноги.
— Оллин… — Горло прихватило жестким обручем. — Оллин, я тебя умоляю… Ну, хочешь, вот прямо сейчас можешь взять меня… можешь делать со мной, что захочешь. Только верни мне сыночка. Я же…
