Мало-помалу установилось привычное настроение таверн, а с ним и присущие таким местам половодье звуков. Конкретно за их столом вперемешку обсуждали онагры с деревянными пластинами (теперь спор шел о разнице между ясеневыми и тисовыми), одобрительно подшучивали над Крейгом, и еще с невесть откуда взявшимся усердием чавкал Железный. Все шло будто бы вновь правильно, пока вдруг из дальнего угла зала, утопая в общем гвалте, не раздалось гудение. Идель вскинула голову.
— Что это?
— Что? — Не понял Дарет, осматриваясь.
— Ну, этот звук, — уточнила леди, не меняясь в бесцветно-приветливом лице. — Будто кто-то накрыл осиный улей жестяным ведром и от души приложил палкой.
Рейберт даже не пытался смолчать: он дико расхохотался, обхватив себя поперек талии одной рукой и уронив голову в ладонь другой. Крейг откровенно хрюкнул, отчего кусочек столь невкусной ему еды вылетел наружу, прямиком на кисть сидевшего рядом Берна. Последний поглядел на это и, скривившись, едва не врезал Крейгу в щеку. Но окрик Эмриса прервал Берна посреди замаха, чем Железный, по сути, успел спасти горемыку-трактирщика от очередного погрома. Сам барон тоже не сдержал насмешки, хотя и пытался — по вздрагивавшим плечам было видно, что он хотел бы рассмеяться так же, как и Рей. И только Ульдред, кое-как прикрывая улыбку движением, будто пальцем утирает губы, наклонился к Идель и осведомил ее:
— Это бард, ваша светлость.
Эмрис смотрел на женщину: с одной стороны, она будто бы разрядила обстановку за столом своим нелепым замечанием, а с другой — любая другая покраснела бы до ушей, что выставила себя дурочкой. Идель же мило улыбнулась и протянула:
— А-а, бард? Позови-ка его, Ульдред.
Ульдред, похоже, имел более сдержанное мнение о кулинарных талантах местного повара и намеревался и дальше есть. И почему именно он, а не Рей или Дарет?
Едва Ульдред начал нехотя подниматься из-за стола, как на помощь вызвался Крейг. Происходящее развеселило его настолько, что он захотел увидеть продолжение и по возможности поучаствовать в нем.
Пока бугаина волок менестреля, Идель ни словом не обмолвилась о казусе. Создатель, вздохнул в душе Эмрис: лицо этой женщины не сообщало ему о ней решительно никаких полезных сведений о ней.
— Вот, ваш’ светлость, — обратился Крейг и подтолкнул вперед барда. Последний на фоне увальня выглядел зашуганным подростком, который мгновение назад был готов к тому, что его лютню разобьют ему об голову.
— Ну здравствуй, бард, — обратилась леди, не меняясь в манере. — Как твое имя?
— С… Скеджа, миледи.
«Талассиец» — подумал Эмрис.
— Талассиец, — безукоризненно точно определила Идель, и Железный полноценно наорал на себя в душе, наказав считать ум эрцгерцогини врагом, а не другом.
— В… верно, — Скеджа кривовато улыбнулся, словно набираясь смелости.
— Сколько тебе платят здесь, Скеджа?
— Да…. — Доходяга почесал шею, — не густо, госпожа. Серебрянный за вечер. Иной раз ваш брат… в смысле, из господ кто подкинет монету, но это, как вы понимаете, нечасто случается, — сообщил менестрель и глаза его тут же зажглись. — А вы хотите что-то конкретное, любезная леди? Я много песен знаю.
— Насколько много?
— Очень много! — Скеджа вздернул подбородок и развернул плечи. — Ежли хотите, баллады про героев разномастных, которые светлым дамам по сердцу. Ну там, про Ульфрика Дикого, или Айрилетт Непреклонную, или Рагнара Рыжего…
— Как насчет песен про Эмриса Железного? — Идель улыбнулась — на сей раз вполне лучезарно. Эмрис поперхнулся едой.
— Да ну ка-ак же, — протянул Скеджа. — Бывал тут у нас, бывал Железный Брат!
«Железный брат», опасаясь быть узнанным, едва ли носом не залез в тарелку.
— Спеть про него? — Оживился Скеджа в ожидании прибыли. Идель отрицательно покачала рукой (Скеджа сник), чуть наклонилась через стол и поманила барда пальцем, чтобы встал с другой стороны стола еще ближе.
— Знаешь что-нибудь о том, что случилось сегодня во дворце дожа?
— Я? Новости из дворца? — Скеджа приложил к груди распростертую ладонь. — Помилуйте, госпожа, где я, а где дворец?
— Ну ты все же подумай, Скеджа, — мягко настояла Идель, наклоняясь еще немного. И, о Создатель, она была в том же платье, что и утром (зачем?!), так что теперь ее грудь солидно выглядывала над столом.
— Ну… — Скеджа облизнулся, — я слышал… к дожу гостья новая прибыла. Но откуда ж мне знать подробности, миледи…
— Я сестра деорсийского императора, Скеджа. Если завтра ты сможешь спеть мне балладу о самых свежих новостях и в наиболее выгодном для сидящих здесь свете, я заберу тебя из этой таверны в чертог. И пока ты будешь петь хорошо, ты будешь получать по шестьдесят монет в неделю, а не по тридцать в месяц.
Рейберт и Ульдред, сидевшие по две стороны от эрцгерцогини, развернули к ней головы одновременно, и открыто вытаращились.
— Шестьдесят серебрянников — барду? — возмущенным шепотом уточнил Ульдред.
— Это… — Скеджа растерялся. — Это что же… Во дворце императора что ли петь? — Казалось, он даже перепугался.
— Где ты, а где императорский дворец, Скеджа? — Идель обворожительно усмехнулась. Откинулась на спинку стула и взглянула на барда одобрительно. — Но я заберу тебя в чертог герцогства Греймхау. При двух условиях.
— Двух?
— Да.
— Первое — чтоб моя завтрашняя песня вам понравилась? Так? — Похоже, Скеджа был смекалистый.
— Так. А второе в том, чтобы ты знал неприлично много похабных песен.
Скеджа настолько изумился, что сподобился только на:
— Э-э-э?
— Будешь петь у меня в таверне шесть вечеров в неделю — про Ульрика Дикого, или Айрилетт Непреклонную, или Рагнара Рыжего — как тебе понравится, — расщедрилась Идель на объяснения. — Но по воскресеньям ты будешь петь с утра, гуляя по площади и дворам, невероятно громко и самые веселые и похабные песни, какие знаешь.
— А это зачем? — одновременно спросили Эмрис, Скеджа и Дарет.
Идель потянулась за бокалом с водой, неспешно пригубила и ответила:
— В прошлом году я расширила у себя здание таверны так, что теперь ее западная стена аккурат примыкает к часовне. Думаю, нашему аббату не помешает конкуренция. Особенно в дни, когда идет служба.
Скеджа скривил физиономию и, не скрываясь, почесал загривок.
— А если моя песня вам завтра не понравится?
Идель отвела взгляд, ее лицо вновь приняло бесстрастное выражение.
— Я найду того, чья понравится. И уже он будет петь за шестьдесят монет в неделю и с одобрения властей злить святош. Да и готовят у меня в чертоге, конечно, получше.
Скеджа медлил. Тогда Крейг согнулся — бард был намного ниже ростом — и громко шепнул:
— Не, ну ради позлить святош, я б точно постарался!
— А я думал ради еды, — покосился, хмыкнув, Ульдред.
Менестрель все еще выглядел растерянным. Идель без труда читала, что он пока не принял никакого решения, но ее это не заботило. Не имеет значения, споет завтра Скеджа в правильном ключе или нет. Важно лишь, что еще до рассвета в Итторию полноценно просочится новость, что в «Невероятной котлете» остановилась сестра императора Деорсы. И тогда их грядущая ночная авантюра будет иметь еще больше свидетельств того, что советники дожа пытались развязать войну с грозным противником. А что это за советники, раз настолько плохо советуют, верно?
Эмрис качнул головой, безотрывно глядя на Идель. Хорошо, что капитан стражи Даластр его давний приятель: если ночью будет жарко, ему будет нужно твердое надежное плечо. Потому что относительно плеч леди Греймхау Железный больше вообще не был ни в чем уверен.
— Я… понял, миледи, — подал голос позабытый Скеджа. — Я постараюсь, конечно, — он слегка замялся. Но быстро взял себя в руки и принял оживленную позу. — Ну что завтра — то завтра, верно? А сейчас-то вам спеть чего?
Идель безмолвно усмехнулась, глянув при этом на Рейберта. Тот изогнул в насмешке губы и выбрал:
— Ну, давай что ли про Рагнара Рыжего, я не знаю…
